Космонавт. Том 2
Шрифт:
Нас собрали в учебном классе для инструктажа перед прыжками с парашютом. Инструктор, седой ветеран с множеством нашивок, расхаживал перед строем, чеканя каждое слово:
— Повторяю ещё раз: проверка снаряжения — ваша личная ответственность. Каждый должен проверить свой парашют трижды. Особое внимание стропам и замкам. Приземление на заснеженную поверхность требует особой осторожности. И помните: снег может скрывать ямы и камни. Приземляемся на полусогнутые ноги, группируемся.
Мы внимательно слушали, запоминая каждое слово. После инструктажа
— Опять свои схемы рисуешь? — поддел я его, устраиваясь рядом.
— Да так, — отмахнулся он, пряча блокнот. — Думаю над новой системой расчётов для посадки.
Мы обменялись шутками, вспоминая прошлые прыжки и делясь опытом. Время летело незаметно, пока самолёт не начал набирать высоту.
Зелёная лампа мигнула. Первая пятёрка встала, сгорбившись под тяжестью парашютов. Люк распахнулся и ледяной ветер ворвался в салон. Один за другим парни исчезали в молочной пустоте.
— Готовься, — толкнул я Кольцова, когда инструктор дал команду готовиться к выходу.
Мы проверили друг у друга снаряжение, ещё раз перепроверили все замки и карабины. В иллюминаторе виднелось бескрайнее небо, и я предвкушал захватывающее ощущение свободного падения, когда на короткий миг в целом мире существуешь только ты и стихия вокруг.
— Пошёл! — прозвучала команда инструктора.
Кольцов первым двинулся к выходу, а следом шагнул и я, подчиняясь рефлексам, выработанным за месяцы тренировок.
Первая секунда — удар холода по лицу. Вторая — рёв ветра в ушах. Третья — дыхание перехватывает и на секунду сердце замирает, а затем возобновляет начинает учащённо биться. В голове веду отсчёт. Рука тянется к кольцу. Рывок, будто кто-то дёрнул за лямки рюкзака и купол расправляется над головой, превращая падение в парение.
Внизу, метрах в трёхстах, Кольцов болтался под перекошенным куполом. Его парашют закрутило в спираль, стропы спутались в узлы.
— Выравнивай! — заорал я, но ветер унёс мои слова.
Андрей дёрнул за стропы, пытаясь выровнять купол. Парашют резко сложился с одной стороны.
Приземлился я жёстко, но по всем правилам — перекатом через плечо. Сорвав шлем, побежал к месту, где Кольцов лежал, обхватив голень. Лицо его было белее февральского снега вокруг.
— Нога… — он скрипнул зубами, когда я подбежал. — Заклинило при ударе…
Инструктор, подоспевший следом, внимательно осмотрел ногу. Лицо его после осмотра помрачнело.
— Всё плохо, — с болью в голосе поинтересовался Андрей.
— Жить будешь, — отозвался инструктор и посмотрел на меня. В его глазах я прочёл обеспокоенность и сразу понял, что с ногой Кольцова что-то не так. — Помоги ему добраться до транспорта и сопроводи в санчасть.
Я только кивнул, понимая, что сейчас не
— Пошли, — сказал я, помогая ему подняться. — Врачи быстро тебя на ноги поставят.
Кольцов слабо улыбнулся, опираясь на моё плечо:
— Надеюсь, что так и будет. Не хочется пропускать занятия.
Мы медленно двинулись к автомобильной стоянке, но вскоре нас догнал Зотов и подставил плечо с другой стороны. Андрей благодарно кивнул и опёрся о Степана. Втроём мы продолжили наш путь в санчасть.
— Перелом? — обеспокоенно спросил Зотов.
— Нет. Вывих вроде, — Кольцов попытался сделать шаг и резко выдохнул. — Вот же ш…
Мы с Зотовым довели Кольцова до санитарной машины и бережно усадили его на заднее сиденье. Андрей стиснул зубы, но не издал ни звука — только пальцы его с силой впились в сиденье так, что костяшки побелели.
— Терпи казак, атаманом будешь, — процитировал я Гоголя и хлопнул Андрея по плечу, прежде чем захлопнуть дверь.
Грузовик, взревев мотором, тронулся, оставляя за собой глубокие колеи в снегу. Мы с Зотовым переглянулись и молча зашагали к учебному корпусу — занятия никто не отменял и нам ещё предстояло отсидеть положенные лекции.
Вечером, когда объявили свободное время, я отправился в санчасть узнать как там дела у Кольцова и выяснить, насколько у него серьёзная травма.
На улице уже было темно, да и температура упала ниже ноля. Я поёжился, запахнул одежду поплотнее и зашагал в нужном направлении.
Санчасть тонула в темноте, лишь несколько окон слабо светились жёлтыми пятнами. В коридорах стояла мёртвая тишина, нарушаемая только далёким позвякиванием инструментов где-то в глубине здания. Я уже направлялся к палате, где должен был лежать Кольцов, когда из-за угла неожиданно появилась Наталья.
— Курсант Громов, часы приёма окончены, — отрезала она, скрестив руки на груди. В тусклом свете ночника её глаза казались ещё холоднее обычного, а тени подчёркивали резкие черты лица.
Я сделал шаг вперёд, сохраняя невозмутимое выражение лица:
— Наталья, позвольте не согласиться с вами. Когда речь идёт о друге, правила могут быть несколько… гибкими. Я всего на минуту. Просто узнаю, как он.
Девушка вздохнула и, чуть смягчив голос, произнесла:
— У вашего друга не просто вывих, а сложный перелом. Возможны осложнения.
Наталья поправила белый халат, который почему-то казался особенно белоснежным в этом полумраке.
— Приходите завтра, — добавила она, но я заметил, как её взгляд задержался на моём лице чуть дольше обычного.
Я позволил себе лёгкую улыбку:
— Наталья, вы, как всегда, очаровательно строги. Но знаете ли вы, что в медицине есть понятие «терапевтическое воздействие»?
Девушка смутилась нахмурилась, но от своего не отступила:
— Правила есть правила, курсант.
Я шагнул ближе и со значением проговорил: