Космонавт
Шрифт:
В кабинете повисла тяжёлая тишина. Крутов медленно вернулся за стол. Я же еле сдержался, чтобы не присвистнуть. И ножи ещё!
— Дело серьёзное. Ты опозорил аэроклуб, Семёнов. Подкуп уголовников для расправы с товарищем — это уже не детские шалости. Но и здесь ты оплошал… Даже признать содеянное ты не можешь. Всё отпираешься, сваливаешь всю вину на товарища своего, — проговорил Павел Алексеевич и бросил взгляд на Серого, а затем проговорил, будто вынес приговор: — С сегодняшнего дня ты отчислен. Собери вещи и покинь территорию немедленно. Приказ будет
Когда Семёнова вывели, Крутов тяжело опустился в кресло:
— Громов… я думаю, товарищ участковый соберет материал соответствующий по тем нападавшим. Ты сам-то заявление будешь писать?
— Да пусть живут, я их и так наказал.
Он кивнул.
— Ну и славно, нам лишние скандалы не нужны. Свидетели могут идти, спасибо, товарищи.
На прощание Серый едва заметно кивнул мне — в этом жесте читалось что-то вроде одобрения. Выйдя из кабинета, я увидел, как Ваня и его товарищи оживлённо обсуждают произошедшее.
— Ну что, Серёг, получилось? — хлопнул меня по плечу Ваня.
— Получилось, — я расслабил плечи. — Благодарю!
— Да ладно… — гоготнул здоровяк. — Ты ж на меня в своё время не махнул рукой. Всё по-честному. По-честному, по справедливости.
После разбирательств день пошёл своим чередом. Вторая группа собралась выбирать нового старосту вместо Семёнова. В коридорах болтали, что, возможно, выберут Карасёва. Того самого тихоню, который всегда аккуратно конспектирует лекции. Я отсидел занятия, будто ничего не произошло: аэродинамика, теория навигации, строевая подготовка. Всё как обычно. Только теперь в коридорах на меня посматривали с новым выражением — не то с опаской, не то с уважением.
После учёбы зашёл в столовую, взял компот и котлету с гречкой. Поел не торопясь, наблюдая, как за окном садится осеннее солнце, окрашивая аэродром в медные тона. Потом собрал вещи и отправился домой.
Дорога заняла час с лишним. Я вышел раньше своей остановки и пошёл пешком, чтобы проветрить голову.
Поднимаясь на этаж, я впервые с момента моего попадания в это тело ни о чем не думал. Казалось, действительно получилось весь остальной день сделать самым обычным. В голове была приятная пустота — отдых от мыслей и раздумий. Я достал ключ, щёлкнул замком…
И замер на пороге.
Мать стояла в прихожей, необычно нарядная: в черном платье с белым воротничком, волосы уложены аккуратными волнами. Но лицо — немного бледное, глаза красные, будто она только что плакала.
Я остановил на ней внимательный взгляд, и она заговорила.
— Серёжа… — голос её дрогнул. Она сделала шаг вперёд, сжала мои руки в своих. Ладони у неё были холодные. — Папа вернулся.
Глава 20
Я остановился, чувствуя трепет пальцев матери на своих руках. Ну вот и он. Тот самый отец, о котором я в последнее время так часто слышал. Наконец-то можно будет разобраться, кто он такой и куда пропал.
Мать явно волновалась, а у меня не было ни восторга, ни тревоги — просто констатация
Он остановился и стал рассматривать меня. Я принялся так же открыто и неспешно разглядывать его. Отец был высоким, плечистым, но в его фигуре чувствовалась какая-то провисающая мощь. Будто когда-то крепкий каркас начал медленно сдавать. Волосы, тёмные с проседью, слишком отросли и небрежно торчали. Лицо покрывала недельная щетина, а под глазами залегли тёмные мешки. Кожа слегка одутловатая, с красноватым оттенком. Следы не самых трезвых дней? Не знаю… Но взгляд… Взгляд был очень даже трезвым, оценивающим.
— Привет, сын, — сказал он хрипловатым голосом и протянул руку.
Я автоматически пожал её. Ладонь у него была жёсткой, с грубыми мозолями, но без крепкого рукопожатия, словно он сам не решался сжать сильнее. Мы стояли так с секунду, потом разъединили руки, и между нами повисла некая дистанция — ни объятий, ни похлопываний по плечу.
— Привет, — ответил я ровно, выжидая.
Мать переступила с ноги на ногу на месте, огладила платье в нервном жесте.
— Ну… Я… пойду накрою на стол. Вы… поговорите. — Она быстро юркнула на кухню, оставив нас лицом к лицу.
Отец тяжело вздохнул, потер подбородок и кивком показал в сторону комнаты:
— Пройдём?
Я кивнул.
Отец шёл впереди, я же молча разглядывал его спину: потрёпанная рубашка, чуть выцветшая на плечах, видавшие виды брюки. Но самое главное — осанка. Несмотря на всё, он не сутулился. Как будто внутри ещё держался стержень, хоть, может, и не такой крепкий, как прежде, и покорёженный от ударов.
В комнате он сел в кресло у окна, а я опустился на край дивана.
— Мать говорила, ты в аэроклубе, — начал он, все еще разглядывая меня. — Как там?
— Нормально, — ответил я коротко, без подробностей. — А ты, значит, вернулся?
Он кивнул, будто ожидал такого ответа. Потом потянулся к карману, но, видимо, вспомнив, что в доме не курят, передумал.
— Я… не планировал так надолго, — говорил он медленно, подбирая слова. — Но вышло, как вышло. Знаю, что злишься…
Я не стал сразу спрашивать, где он был. Не стал наседать, чтобы не выдать себя. Просто ждал. Отец посмотрел в окно, потом снова на меня:
— Ты изменился, сын.
— Время идёт, — пожал я плечами.
— Да уж… — Он усмехнулся, но без веселья. — Идёт.
Тишина.
Мать заглянула в дверь:
— Вася… Серёжа… Идите кушать.
Отец поднялся и пошёл на кухню, я последовал за ним.
Мать всё суетилась:
— Садитесь за стол, я чай налью… Серёжа, ты ел?
— В столовой, — коротко сказал я, присаживаясь на стул.
— Как дела в учебе? — спросила мать, оборачиваясь.
— Нормально, — я пожал плечами. — Сегодня небольшое разбирательство было.