Красная мантия

Ленивый Сергей

День заканчивался тяжело, тело ныло от постоянной непривычной нагрузки. Мне тяжело было представить, как начнётся завтра.

Мы сидели за столом в бытовке в ожидании начальника. Рабочая смена начиналась и заканчивалась с его одобрения. Войдя, начал он с дяди.

— Дюк, выпуск слитков превышен на три процента, хороший показатель.

Дальше начальник прошёлся по остальным, закончил же нашей четвёркой.

— Смотрю, пункты с восьмого по десятый готовы к отгрузке, замечательно, замечательно. Что там наш малыш? Так-так-так, если прикинуть, то он почти выполнил норму ученика. Ну что же, малыш, не хочешь ещё сбежать домой к мамочке с папочкой? Хе-хе.

— Нет, господин Грасус, но я не уверен, что смогу работать завтра так же эффективно,

как сегодня, — слова вырвались из меня раньше, чем я успел подумать.

—Ну, этого стоило ожидать, ребёнок есть ребёнок, глупо от него ожидать большего. Вторая смена уже приступила, рубайте бурду — и по домам.

Как я и подозревал, нам выдали ужин. Часть работяг употребляла его здесь же, другие забирали с собой. Почему-то подумалось, что дядя ни разу не приносил эту смесь домой.

Обратная дорога была быстрой, и я опять не сумел запомнить маршрут. В вагонетке я обратил внимание, что в одной из рук дядя сжимал свёрток, но по прибытии в поселение меня отправили домой. Сам же дядя отправился на ночные улицы. В тот день он вернулся поздно, толкнул меня поближе к стенке и, почти не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Сивушный запах резко ударил в нос. Я ещё долго не мог уснуть, гадая, хороший или плохой был повод у дяди нажраться.

Вот уже две недели, как я хожу на работу. Да это можно назвать полноценной работой, ведь плату я получаю немаленькую. На меня одного пайка взрослого мужчины — это весьма много. К тому же иждивенческую пайку я получаю тоже. Не знаю, на какие махинации пошёл дядя с Грасусом, но, похоже, официально на производстве я не числюсь. В кои-то веки чувство голода отступило. Я даже начал формировать запас питательной смеси.

После первого дня мне пришлось превозмогать слабость и делать больше перерывов. Но к концу недели обильное питание и постоянные нагрузки, которые я мог регулировать, позволили мне втянуться. Считая, что все уже ко мне попривыкли, я начал тихонько разглядывать производство. Сердцем его была огромная электрическая печь. К ней подводили монструозные кабели питания и рукава гидрошлангов (рукав высокого давления или рукава гидросистемы).

Дядя непосредственно руководил загрузкой руды и разливкой расплава по меньшим ёмкостям. Они же, в свою очередь, двигались на конвейер по производству слитков, а также на небольшой литейный участок. Тут же я впервые увидел сервиторов. Эти болезненные человекоподобные конструкции занимались тяжёлой работой. Ворочали и укладывали чушки металла, перемещали ещё горячие наплывы шлака, а также занимались очисткой крупных деталей размером с человека и больше. Но там, где есть сервиторы, должны быть и жрецы. Ведь кто-то должен их обслуживать и проверять. Но, к сожалению, во время моей работы желанные персоны так и не появились. Возможно, они приходят в смежную со мной смену.

Неделя сменялась неделей, моя работа продолжалась. Я всё больше вникал в процесс. Сразу стали заметны нестыковки. Ряд заказов выполнялся в первую очередь, другие же максимально откладывались. Были ещё такие заказы, которые не существовали. Разнарядка на их выполнение спускалась, а извещение об их выполнении не отправлялось. Сразу же начала прорисовываться моя роль. Им нужен был лишний человек для обработки левака. Я подходил идеально, ведь больше рабочих — это больше нормы, а дети не могут считаться работниками. К тому же отбрехаться со мной у него гораздо больше шансов. Но от своей цели я был всё так же далёк, как и в первый день. Я не знал, как выйти на Механикус, не показав своего знания. Мои косвенные наводки не давали результата. Выхода было два: либо терпеть и ждать, либо рисковать и идти напролом. И я уже склонялся ко второму, как мне подвернулся случай.

В конце очередной смены, войдя в вагонетку монорельса, мы слегка разделились. Меня уже не держали за руку всю поездку, да и маршрут я сумел запомнить хорошо. Правда, где дядя ориентировался по надписям, мне в силу возраста и плотного потока приходилось запоминать

повороты. Но тем не менее я считал, что достаточно неплохо ориентируюсь на маршруте. И вот, стоя в вагонетке, когда на первой с начала пути остановке вышла почти половина пассажиров, в вагонетку зашёл он. Тот самый парень, которого я видел в окне станции. Это был однозначно он. Этой возможностью нужно было пользоваться. Вокруг него сохранялся небольшой ореол пустого пространства, но поскольку места в вагонетке стало больше, это не особо бросалось в глаза. Нужно было действовать, но аккуратно, не выбиваясь из образа ребёнка. Протиснувшись, я оказался рядом с ним.

— У вас странная одежда, а кем вы работаете? — как можно более непосредственно начал я и уставился на него, пытаясь воспроизвести на лице выражение детской непосредственности.

Я ожидал многого, но не того, что меня проигнорируют. Ну ладно, заход номер два, из заранее подготовленных.

— Мой дядя считает, что любая работа важна. Но же ты же адепт культа, как твоя работа не может быть важна?

И это, похоже, его хоть немного проняло.

— Я слуга Омниссии, моя работа — это забота о машинах и духах, обитающих в них.

Его голос был весьма громок, и я спиной понял, что вся вагонетка смотрит на нас. Но я уже ввязался, нужно продолжать, нужно перебороть детское оцепенение и продолжить разговор. У меня куча заготовленных диалогов. «Ну же, ну же, заинтересуй его!» Но диалог пошёл совсем не так, как я того хотел.

— А как заботиться о машинах? Вы их кормите и укладываете спать? Дядя обо мне заботится!

«О, Император, что я несу, откуда это прёт из меня? Ещё и дядю опять приплёл…»

— Да, именно, я чиню их, когда они устали, я даю им силы работать дальше, я несу им успокоение, когда они огорчены. Я проводник их воли! Ибо в них часть Омниссии, и их голос — это голос Омниссии!

Вот это он задвинул, не хватало только про всеблагую электродвижущую силу. И тут он выдал.

— Ты хочешь прикоснуться к Омниссии?

А я возьми и ответь:

— Да.

Вот тут-то и опустилось тягостное молчание. Вся вагонетка была пронизана тяжёлым ожиданием. Оно длилось и длилось, пока не пришёл ответ.

— Да будет на это воля Омниссии .

И тут меня прошиб пот. А что вообще значит «прикоснуться»? Мне не обещали вступление в ряды жречества. Сразу вспомнились биороботы-сервиторы, летающие роботы украшения - сделанные из детских телец именуемые херувимы, солдаты-биороботы — скитарии. Всё то, чем богат этот мир.

Прервал момент моей слабости дядя. Буквально согнув меня пополам, он начал сам кланяться и извиняться, что его племянник побеспокоил столь важного и занятого человека. Так, кланяясь и извиняясь, мы добрались до другого края вагонетки, где молча стояли до конечной остановки, осыпаемые взглядами окружающих. До квартиры мы добрались молча. Но вот там дядя отвёл душу за всё время молчания.

Меня выпороли, потом наорали, жаловались Императору и святым на такого тупого дегенерата. Потом ещё раз выпороли, чего уже не выдержал мой ещё детский организм и сорвался в затяжную истерику. И вот, когда не осталось сил ни у меня рыдать, ни у дяди ругаться, мне поведали, что меня может ждать. И стать скитарием или, в конце концов, сервитором не самая плохая судьба. Чего только ни выдумали люди за это время. И хоть большая часть страшилок звучала глупо, но от того, что часть из них находила отклики в моей памяти, мне становилось страшно. Шестерёнки очень сильно отличались от обычных людей. И даже те, кто только начал свой путь и почти не отличался от людей, уже по-другому себя вели и мыслили. Обычные рабочие порой просто не знали, как себя вести и чего от них ожидать. Это порождало всё новые и новые страхи и суеверия. Рабочие работали буквально за еду, а взамен шестерёнки давали им возможность жить, ремонтируя и обслуживая системы поселений. Они даже не знали, что может быть по-другому. Слишком много поколений сменилось с тех пор, как они знали другое устройство.