Крепь

Лютых Андрей

Он, сын мелкого шляхтича, имевшего мозоли от сельской работы, стал майором в двадцать шесть лет! Теперь Тарлецкий полагал, что довольно уж ему быть на побегушках и его ждет должность как минимум корпусного обер-кригс-комиссара, от которой рукой подать до поста генерал-кригс-комиссара, возглавляющего главное казначейство армии. Сделать для себя вакансию в одном из корпусов? Да раз плюнуть! Снарядить туда инспекцию, а злоупотребления найдутся.

А может быть, будущее получится связать с той таинственной структурой, задание которой Тарлецкий выполнял в Варшаве? Ведь даже

Канкрин, объяснявший Тарлецкому суть его миссии, ничего о ней не знал.

Он получил инструкции лично от военного министра. Теперь вот Тарлецкий как раз задержал шпиона… Может быть, художник и в самом деле шпион? Во всяком случае, если потребуется надавить на пана Саковича, он может пригодиться. А как он забавен, когда злится! По крайней мере, есть чем скрасить скучное время в пути.

– Как хорошо, когда в поездке по столь живописным местам твой спутник имеет диплом художника… – сказал Тарлецкий с выражением полной безмятежности на лице.

– Вы же его у меня отняли, – попытался съязвить осмелевший живописец.

– Но душа художника! Она всегда при вас, и ее без сомнения волнуют сии красоты. Не правда ли, как хороши эти дубы, что растут по берегам того ручейка. Какие раскидистые кроны у этих благородных деревьев! Они, словно зеленые облака, улетели бы, если бы их не держали эти гигантские стволы в четыре обхвата. Не знаю, как вам, а мне сии деревья, стоящие так важно, особняком, чем-то напоминают некую африканскую саванну, хоть я, признаюсь, ни разу в ней не был. А теперь мы с вами въезжаем в спасительную прохладу, которую дарит нам этот ольшаник. Тут и ели… Впереди, вы видите, их вершины литерально смыкаются над дорогой! Да, было бы просто жутко, если бы к нам не пробивались солнечные блики. Мы сейчас словно в ущелье… (смотрите – белка!)…И мне кажется, что эти сплошные стены деревьев по обочинам дороги будут тянуться еще долго, впереди не видно просвета. Я не ошибаюсь, Василь?

– Да, лес тут долгий, пан офицер.

– Вы слышали? Это великолепно! Какая тут, должно быть, охота!

Мне нравится этот медвежий край. Может быть, когда-нибудь я навсегда переберусь сюда жить. Вас впечатляет сия игра природы, господин художник? Или вы думаете о другом?

– Я просто вижу, что в душе вы тоже художник. Или поэт.

Зачем вы едете к господину Саковичу? – вдруг совершенно серьезно спросил Тарлецкий, по своей служебной привычке от заговаривания зубов переходя к допросу.

– Я говорил уже вам, он просил написать портрет. Его, жены, дочери…

– Где и когда вы с ним познакомились? Как он выглядит?

– Я не знаком с ним лично. Я, приехав в Вильно, сделал объявление в «Литовском курьере», через газету поступило несколько приглашений, вот и от господина Саковича…

– … «художник из Австрии», или как – «действительный член Венской академии художеств выполнит портрет маслом. Сходство с оригиналом не подлежит сомнению!» Так что ли?

– В таком роде. А про сходство с оригиналом – хорошая мысль, спасибо.

– И что, много заказов?

– Достаточно.

– Ничего не знаю об австрийской школе портрета, иное дело – итальянские художники.

– Вы

правы, однако для здешней… знати – главное, чтобы был иностранец.

– Удивительная вещь – газета и вообще почта! Человек просто получает «Литовский курьер», пишет письмо в каких-то Старосаковичах, и к нему в этот чертов медвежий угол приезжает художник из самой Вены! Верьте мне, за этим будущее!

– Прогресс распространяется повсеместно…

– … С помощью французских штыков? А вас не смущает, что все, что вы сказали, легко можно проверить?

– Проверяйте.

– Для этого нам нужно вернуться в Вильно. А пока мы движемся в противоположную сторону, давайте-ка мы просто проверим, умеете ли вы передавать портретное сходство, или только местность зарисовываете? Открывайте ваш этюдник.

– На скаку у меня ничего не получится.

– А как раз время остановиться перекусить, пока мы не въехали в эту действительно жутковатую чащу. Останавливай, Игнат, напои лошадей, вон в той стороне озерцо.

– Портрет обойдется вам в десять рублей, – заявил знающий себе цену художник, впервые посмотревший на Тарлецкого, как на натуру, слегка склонив голову к плечу.

Тарлецкий хмыкнул. Он подумал, что находясь на тайной службе, не стоит лишний раз оставлять свидетельства о собственной внешности.

Тем более позволять это делать столь подозрительному типу.

– Вы забыли, что находитесь на казенном содержании, стало быть, и все ваши гонорары изымаются в доход государственной казны, – сказал Тарлецкий, наслаждаясь тем, как быстро закипает этот маленький человек, чем-то даже похожий на круглый чайник. – Мы ограничимся карандашным наброском. На рубль, который вы мне должны, помните? И рисовать вы будете не меня. Игнат занят лошадьми и нашим пропитанием. Остается Василь. Что ж, пусть будет эдакий жанровый портрет!

Василь, получивший от Игната солидный кусок хлеба с говядиной, мог бы позировать Зыбицкому и более старательно. Мужик явно был недоволен, и даже не тем, что почти час пришлось сидеть неподвижно, а тем, что бородатый постоянно на него смотрит, да еще как-то недовольно. Не отрываясь от работы, Зыбицкий подкрепился белым хлебом с сыром из собственного саквояжа (из предложенного Тарлецким не отказался только от стаканчика вина). Когда лошади отдохнули и Игнат убрал в коляску корзину с едой, художник предъявил свой рисунок. Заглянувший ему через плечо Василь перекрестился. Если с портретным сходством получилось не очень, то недовольный вид персонажа Зыбицкий передал хорошо.

– Да, не Рубенс! – сделал заключение Тарлецкий, когда экипаж снова тронулся в путь. – Какой-то кровожадный пират получился.

– Это быстрый набросок, шарж! – тут же закипел художник.

– Сие не шарж, а шпионаж! – Тарлецкий, настроение которого слегка поднялось после выпитого венгерского, захохотал от собственного каламбура. – То, что вы умеете немножко рисовать, не снимает с вас обвинений. Скажите, Сакович тоже состоит в антигосударственном заговоре? Объявление в газете было заранее условленным сигналом? Кто еще «заказал вам портреты»? Кто, в конце концов, во главе конспирации?