Крещение огнем

Койл Гарольд

Пока Аламан сидел в одиночестве в заброшенном здании аэро­вокзала, погруженный в мечты о будущем, Чайддресса и его людей больше заботило настоящее. Донесшийся с крыши крик наблю­дателя предупредил их, что кто-то приближается. Взобравшись по шаткой лестнице наверх, Рэндел направился к дозорному. Даже без бинокля он увидел шлейфы пыли, которые, развеваясь, как петушиные хвосты, предупреждали о приближении двух ма­шин задолго до того, как донесся шум двигателей.

— Это Делапос? — спросил наблюдатель, передавая Чайлд- рессу бинокль.

Поднеся бинокль

к глазам, тот не спешил с ответом, пока не убедился, что едут две машины.

— Нет, не похоже. У Делапоса с Луисом — всего одна маши­на. Не представляю, зачем им могло понадобиться угонять вто­рую. Ведь они поехали только для того, чтобы добыть продукты.

— Предупредить остальных?

Рэндел опустил бинокль.

— Да, предупреди. Только никакой стрельбы без крайней необходимости. Ясно?

Наблюдатель кивнул и попятился к лестнице.

Подъехав к броду, чтобы переправиться через реку, обе ма­шины остановились. Из открытого "джипа" вышел долговязый мужчина. Подняв к глазам бинокль, он принялся осматривать летное поле.

Чайлдресс понял, кто это. Темно-красный берет парашютно­го полка Иностранного легиона и куртка в камуфляжных разво­дах могли принадлежать только одному человеку — Лефлеру. "Значит, все-таки объявился, маленький ублюдок", — подумал Рэвдел. Сам наемник, он нюхом чувствовал, что французу дове­рять нельзя. За все время их знакомства Лефлер не выказал даже намека на человечность, совесть или честность. Америка­нец считал, что такой, как он, способен зарезать собственную мать.

И все же они были в одной упряжке и работали на одного хозяина — по крайней мере, сейчас. Встав, Чайлдресс помахал рукой и скомандовал находившимся внизу людям "отбой". Жак, увидев американца из-за реки, махнул в ответ и полез в машину. Теперь, вместе с людьми Лефлера, их будет двенадцать, не считая двух пилотов и Аламана. Не так уж много, но для начала неплохо. Рэндел задумался. Начала чего? Что они могут сделать? И зачем? До сих пор сам он и все остальные не загады­вали наперед. Теперь пришло время серьезно поговорить о буду­щем.

3 июля, 10.45 Штаб Министерства обороны, Мехико, Мексика

Надвинув фуражку на глаза и глядя перед собой, полковник Гуахардо молча вошел в приемную. Он машинально прошагал мимо секретаря и адъютанта, направляясь в свой кабинет, и, войдя в него, тихо закрыл за собой дверь. Секунду секретарь и адъютант смотрели друг на друга. Потом, не проронив ни слова, вернулись к своим делам. Оба знали: Гуахардо только что вер­нулся от полковника Молины, которому докладывал о рейде на Чинампас, и теперь ему нужно побыть одному.

Со сцепленными за спиной руками Альфредо стоял у окна и, покачиваясь с пяток на носки, смотрел на улицу. Его мрачное настроение окрашивала единственная мысль: встреча с Моли- ной могла закончиться куда хуже. Зная, что Гуахардо не перева­ривает его адъютанта, майора Пуэрто, Молина на время их раз­говора отослал Пуэрто с поручением. Сам же Эрнандо проявил такое понимание, которое граничило уже со снисходительностью.

Гуахардо, проигнорировавший почти все предложения Совета по уничтожению Аламана и Чинампаса, был готов подать ра­порт об отставке. Молина, зная своего друга, предвидел такой шаг. Он заговорил с Альфредо как с братом, не осуждая и не закрывая глаза на его ошибки. Он с готовностью согласился, что бегство Аламана — большая неудача этой, во всех иных отно­шениях безупречной операции.

— Однако, — подчеркнул Молина, — это не повод для того, чтобы расстаться с одним из самых опытных членов Совета — нынче не время для героических жестов.

На обратном пути в Министерство обороны Альфредо понял, что не станет подавать в отставку. Как ни тяготило его бремя провала, было бы глупо выйти из борьбы только из-за того, что пострадало его самолюбие. Молина знал это, и Гуахардо — тоже. "Может, это и хорошо, — подумал он. — Каждый человек, не­зависимо от того, какой пост он занимает, нуждается в уроке: это напоминает ему, что он — только человек. Да, это урок, на котором я должен учиться".

Первого тихого стука в дверь полковник не расслышал, вто­рой, погромче, привлек его внимание.

— Кто гам? — не двигаясь с места, спросил он.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы адъютант смог заглянуть в кабинет.

— Сэр, лейтенант Бласио прибыл по вашему приказанию. Сказать, чтобы подождал?

Взглянув на часы, Гуахардо отметил, что лейтенант пришел на десять минут раньше.

— Пусть войдет.

Адъютант исчез, прикрыв за собой дверь. Через секунду сно­ва постучали. По-прежнему не отходя от окна, Альфредо произ­нес:

— Войдите.

Он услышал, как дверь открылась, потом закрылась. Разда­лись четыре чеканных шага, за которыми последовало щелканье каблуков.

— Сэр, лейтенант Бласио прибыл по вашему приказанию.

Гуахардо не шевельнулся. До сих пор он так и не решил, как поступить с человеком, по вине которого штурм Чинампаса за­кончился провалом. Он прочитал рапорты самого Бласио и лей­тенанта, командира того взвода, который перевозил Рафаэль. Оба были достойными людьми, каждый поступил так, как считал пра­вильным. Что же ему делать с Бласио — человеком, который, пусть невольно, из-за неисправности вертолета, но дал Аламану ускользнуть?

Обернувшись, Альфредо в первый раз смерил взглядом лейте­нанта. Тот все еще стоял по стойке "смирно", держа пилотку под мышкой и не сводя глаз с Гуахардо. "Что же мне с тобой делать, дружище?" — размышлял полковник.

Обойдя стол, он остановился и присел на край. Скрестив руки

Гуахардо уставился на свои ботинки и решил, что было бы неправильно наказывать этого офицера за то, что он поступил по инструкции. Как командир, он отвечал за жизнь своего эки­пажа, пассажиров и сохранность вертолета. Полковник знал, что, случись это в мирной обстановке, решение Бласио приземлить­ся при первых же признаках опасности было бы верным. Равно как план штурма, разработанный Альфредо, сочли бы прием­лемым вариантом.