Крещение огнем

Койл Гарольд

Откинувшись на спинку стула и водрузив ноги на подокон­ник, Диксон прихлебывал кофе и смотрел, как батальон Второй бригады готовится к репетиции парада, когда в кабинет вошел сержант. Голосом, способным разбудить мертвого, и с жизнера­достностью, которую Скотт с трудом переносил в такую рань, он известил о своем присутствии:

— Отличный нынче денек в армии, не правда ли, сэр?

Не меняя позы и не оборачиваясь к вошедшему, подполков­ник ответил с едва уловимой иронией:

— В нашей армии, сержант Айкен, каждый день — отлич­ный.

— Так точно, сэр. Помните, что наша "милашка" 16-я нахо­дится на переднем крае социального и культурного прогресса.

Айкен не видел лица подполковника, но,

тем не менее, знал, что тот поморщился. Диксон всегда морщился, когда кто-то на­зывал 16-ю бронетанковую дивизию "милашкой 16-й": это про­звище закрепилось за ней с тех самых пор, как дивизия была избрана местом проведения кампании по аттестации строевых офицеров-женщин (АСОЖ).

— Верно, сержант. А я-то, дурак, совсем забыл.

Но забыть об этом Диксон никак не мог. Проще было забыть дышать, чем, служа в рядах 16-й бронетанковой дивизии, забыть о том, что ей предстоит стать экспериментальной частью по вне­дрению женщин в строевые армейские подразделения. И у каж­дого в дивизии — будь то офицер или рядовой — имелось на сей счет свое мнение. Даже у офицерских жен было собственное мнение. Целых три месяца дивизия, и особенно три батальона, которые должны были принять первых женщин-офицеров, гото­вились к этой кампании. И давалось это всем нелегко.

Большинство офицеров из рядового состава в намеченных для этой цели частях были готовы смириться с неизбежным. Однако кое-кто вслух высказывал свое несогласие, а некоторые даже угрожали уйти в отставку; в их числе был и командир одного из батальонов, выбранных для участия в аттестационной програм­ме. Все это, однако, разом закончилось, когда о ситуации стало известно генерал-майору Элвину М. Малину, командиру 16-й бронетанковой. Прозванный за свой малый рост "Длинный Эл", Малин был человеком, который не терпел обсуждений получен­ного приказа и, вдобавок, не признавал полумер, когда требова­лись решительные действия. Услышав об угрозах командира ба­тальона, Длинный Эл тут же лично явился к нему в кабинет. Усевшись напротив удивленного подполковника, он самым что ни на есть дружелюбным тоном сообщил ему, что пришел, что­бы взять у него рапорт об отставке и тут же, на месте, подписать его. Ошеломленный командир батальона попытался пуститься в объяснения, но Длинный Эл оборвал его, велев заткнуться и поддерживать программу или положить рапорт на стол.

Командир 2-го батальона 13-го пехотного полка был вынуж­ден капитулировать. Извинившись за то, что распустил язык, он обещал всеми силами поддержать эту важную кампанию.

Неожиданный удар Длинного Эла, в основном, привел к же­лаемому результату. Нормой поведения стали готовность к со­трудничеству и неукоснительное повиновение. И все же в рядах дивизии оставались скрытые признаки недовольства и разногла­сий. Даже в части самого Диксона высказывались сомнения в том, насколько разумно направлять женщин в строевые подраз­деления. В последнюю пятницу, к удивлению подполковника, к нему явился капитан из его части, которому была поручена ко­ординация всей программы в дивизии, и попросил дать ему дру­гое задание на том основании, что он не может поддерживать эту программу. Уважая капитана за честность, Диксон, тем не менее, не мог допустить, чтобы офицер, отказывающийся под­держать программу равных возможностей, остался безнаказан­ным: он знал, что военнослужащим нельзя позволить выбирать себе задание по желанию.

По мнению Скотта Диксона, выпускника Военного института в Виргинии, имевшего за плечами двадцать один год службы и две войны, такое поведение для офицера было просто недопус­тимо. Всего за несколько часов капитана уволили из армии, а Диксон подготовил неблагожелательный отзыв, который в мирное время мог закрыть для него все пути к военной карьере. Вина капи­тана усугублялась тем, что он дождался самого последнего момен­та, чтобы объявить о

своем решении, и то, что он сделал это именно в пятницу, окончательно загубив и без того обреченный уик-энд, дало возможность Диксону чуть ли не с радостью нало­жить на рапорт капитана уничтожающую резолюцию. Еще два месяца назад Скотт запланировал устроить долгий уик-энд, при­совокупив к выходным праздники по случаю Дня Независимо­сти, и вместе со своими двумя сыновьями и Джен Филдс, кото­рая была его любовницей в течение последних трех лет, от­правиться на остров Саут Падре.

Военный переворот в Мексике задержал возвращение Джен. Представившийся ей случай стать главным корреспондентом WNN в Мехико оказался для нее слишком большим искушением, что­бы упустить его. И Диксон, хоть и был раздосадован, жаловаться не мог. В конце концов, она отказалась от более выгодного пред­ложения агентства, чтобы стать, как она сама себя называла, его походной подружкой. Потеря руководителя проекта АСОЖ до­вершила провал затеи с уик-эндом. Вместо того чтобы наслаж­даться с сыновьями морем и солнцем на острове Саут Падре, Диксон сидел в своем кабинете в Форт-Худе и вместе с офице­ром по личному составу подыскивал подходящую кандидатуру на должность нового "козла отпущения" для АСОЖ. Просмот­рев не одну дюжину личных дел, оба сошлись на кандидатуре новичка, только что прибывшею в дивизию, молодого капитана по имени Гарольд Керро.

Ожидая вызова к начальнику оперативною отдела дивизии, капитан Гарольд Керро пил предложенный ему кофе и наблю­дал за снующими вокруг него людьми. Он был выбит из колеи, узнав, что приказ о назначении в штаб бригады изменен — это больше отстраняло его от настоящей солдатской жизни. "На уровне бригады, — размышлял Гарольд, — у меня все же оста­валась возможность хотя бы изредка нюхнуть кроме навоза и порох. В штабе дивизии придется нюхать исключительно на­воз".

Пребывая в таком настроении, Керро в это утро не мог уви­деть в штабном персонале ничёго привлекательного. Все вокруг — и офицеры, и рядовые, — казалось, еле-еле двигались. В боль­шинстве линейных подразделений, где ему приходилось служить, всегда царили бодрость и подтянутость, что выражалось даже в манере разговора. Здесь же все явно слонялись без дела, по­груженные в свой собственный маленький мирок: пили кофе, шуршали бумагами и раздражались каждый раз, когда телефон­ный звонок грубо прерывал их размеренное времяпрепровожде­ние, требуя ответа. "Да, — думал капитан, — понадобится вре­мя, чтобы к этому привыкнуть".

Он продолжал размышлять о своей судьбе, когда, лучезарно улыбаясь, к нему подошел сержант и протянул руку для привет­ствия:

— Капитан Керро, я — сержант Айкен. Добро пожаловать.

Застигнутый врасплох, Гарольд встал, подал сержанту руку и,

слегка покривив душой, произнес:

— Рад попасть к вам.

Пока они обменивались рукопожатием, Айкен на миг взгля­нул капитану в глаза и понимающе улыбнулся:

— Уверен, что рады, сэр. Уверен, что рады.

Его улыбка и ответ не укрылись от внимания Керро, так же как и озабоченное выражение лица капитана не укрылось от Айкена.

— Подполковник Диксон готов принять вас, сэр.

Не ожидая ответа, Айкен повернулся, чтобы ввести Керро в кабинет. Поспешно поставив на пол чашку с недопитым кофе, капитан устремился за сержантом.

Когда он нагнал Айкена, тот уже стоял у дверей. Не говоря ни слова, сержант пригласил Керро войти, пробормотав ему вслед: " Vaya con Dios" [1] . И хотя Гарольд ничего не ответил на его напутствие, про себя он удивился: почему, черт побери, сержант это сказал?

1

Храни тебя бог (исп.)