Крещение огнем

Койл Гарольд

Совет тринадцати с самого начала понимал, что успех или провал их действий будет зависеть от поддержки народа. Рево­люция должна стать истинно народной. Члены Совета были убеж­дены в том, что они всего лишь продолжают мексиканскую ре­волюцию 1917 года, покончившую с прежним реакционным ре­жимом. Молина, Гуахардо, Завала и их соратники понимали свою роль именно так и верили в это. Только так они могли — все вместе и каждый в отдельности — оправдать свержение прави­тельства, которое клялись защищать. Совсем другой, куда более трудной задачей было убедить народ Мексики поверить в благо­родство их целей, потому что десятилетия, прожитые под влас­тью продажного и бессильного правительства, приучили мекси­канцев ни во что не верить. Членам Совета необходимо было действовать быстро и решительно, принимая меры, которые затрагивали бы каждого гражданина страны.

Вырабатывая свою политику, они не забывали о провале советского переворота в августе 1991 года, и старались не повторить ошибок русских заговорщиков.

К решению своей проблемы Совет подошел трезво и обду­манно. Положение народа в Мексике было тяжелым, и члены Совета знали, что оно станет еще тяжелее, прежде чем новое правительство сможет дать стране и ее населению какое-то улуч­шение. Совет собирался, как это уже не раз делала ИРП, обра­титься к обнищавшему народу с просьбой пойти на новые жер­твы, дабы спасти свое будущее. Но для этого придется доказать людям, что полковники не только искренне заинтересованы в спасении Мексики, но и способны провести радикальные пере­мены, которые улучшают положение каждого гражданина. Не имея возможности сразу дать людям еду, деньги или работу, Со­вет ополчился на самые отвратительные язвы мексиканского общества: коррупцию и безудержный рост преступности.

Коррупция стала в Мексике образом жизни. У всех — от высших государственных деятелей до полицейского на улице — была своя цена. Американцам казалась дикой сама мысль о том, что нужно, например, дать взятку полицейскому, чтобы он рас­следовал кражу. В Мексике же это стало неизбежным. Если вы хотите поставить телефон, нужно дать "на лапу" служащему, который примет ваше заявление, мастеру, который придет уста­навливать аппарат. Не заплатить — значит не получить того, чего вы добиваетесь. Ваше заявление может легко затеряться в горах бумаг. Или у мастера не окажется нужной детали, которая осталась на станции, и он не знает, когда сможет зайти к вам в следующий раз. Джен Филдс была хорошо знакома с этой систе­мой. Именно поэтому ей и всем иностранным корреспондентам были необходимы администраторы. Такой мексиканец-посред­ник знал все и всех, в том числе — и размеры взяток; он также утрясал все бытовые и транспортные проблемы. Работать без него было равносильно блужданию по Стране чудес без карты.

Совет тринадцати сделал ставку на уничтожение такого рода коррупции - от этого зависели его успех или поражение. К тому же, восстановление закона, порядка и дисциплины методами пря­мого и быстрого воздействия обладало для военных особой при­тягательностью, против которой им трудно было устоять.

Для осуществления этой политики была выработана простая система. Любой правительственный чиновник — вне зависимос­ти от занимаемого им положения — мог быть арестован пред­ставителем правящего Совета по подозрению в коррупции и пре­ступной деятельности. Такими представителями обычно явля­лись военные офицеры в ранге капитана или майора, знакомые с данным районом или городом и ответственные за проведение правительственной операции на местном уровне. Стоило кому- либо обратиться с жалобой, и офицер был обязан приступить к расследованию.

Расследование сводилось к минимуму. Офицер делал попытку подтвердить показания обвиняющей стороны, допрашивая окре­стных жителей или других возможных жертв продажного чинов­ника. Если претензии к обвиняемому имели под собой почву, он арестовывал чиновника и созывал экстренное судебное заседа­ние, обычно — на следующий же день. На заседании заслушива­лись показания обеих сторон, и офицер рассматривал их, преж­де чем вынести решение и объявить приговор. Приговор испол­нялся без промедления: самым распространенным был расстрел — метод, который гарантировал малый процент апелляций, не да­вал переполняться тюрьмам, обеспечивал потерпевшему ясный и решительный ответ на его жалобу и служил предупреждением другим преступникам — как настоящим, так и потенциальным.

Некоторым американцам, воспитанным в уверенности, что права обвиняемого имеют приоритет над правосудием, окружен­ным адвокатами, которые используют каждую букву закона, лишь бы затянуть судебный процесс, и не способным смириться с высшей мерой наказания, применение Советом военных трибу­налов и публичных казней казалось варварством. Даже самые ярые сторонники нового режима в Мексике чувствовали необ­ходимость громко осудить так называемое военно-полевое пра­восудие. Именно это больше, чем что-либо иное, удерживало правительство Соединенных

Штатов от признания Совета за­конным органом, представляющим народ Мексики. В конце кон­цов, в США шел предвыборный год, и для большинства государ­ственных деятелей, стремившихся сохранить или занять высо­кие посты, соблюдение закона и порядка являлось залогом успе­ха. Большинство американских политиков считало невозмож­ным одновременно оставаться поборниками закона и порядка и поддерживать правительство, вершащее военно-полевое право­судие. Поэтому они сделали наиболее легкий выбор, осудив пе­реворот: в конце концов, все равно в Мексике много голосов не собрать.

Совет ожидал, что правительство Соединенных Штатов высту­пит против политики чрезвычайных судов и публичных казней, однако члены его все же надеялись, что оно оценит общее бла­го, которое оправдывает эту меру. Когда же стало очевидно, что их надежда не оправдалась, некоторые члены Совета стали убеж­дать своих товарищей отказаться от этой программы в угоду правительству Соединенных Штатов.

Полковник Молина, которого поддерживал Гуахардо, твердо стоял на своем. С одной стороны, программа искоренения кор­рупции, пленив воображение мексиканского народа, выполняла свою цель — помогала завоевать поддержку населения и подго­товить его к длительной борьбе за проведение реформ. С другой стороны, та же программа препятствовала признанию Соеди­ненными Штатами Совета тринадцати законным правительством Мексики. А это признание, за которым последовали бы экономи­ческая помощь и возможности для делового сотрудничества, было столь же важно для успеха, как и поддержка мексиканского народа. Однако все соглашались, что публично уступить нажиму США — значило бы погубить дело революции в глазах народа Мексики и правительств других стран Центральной и Южной Америки. Как заявил Молина в своем публичном выступлении по этому вопросу: "Лучше быть бедным и голодным, оставаясь хозяином в собственном доме, чем стать рабом прихотей ино­странного правительства".

И хотя такое заявление взывало к гордости мексиканцев, оно не решало другой проблемы — как добиться от американцев признания. Чтобы решить эту задачу, полковник Молина, как он уже делал это раньше, обратился к средствам массовой ин­формации, дабы непосредственно представить дело на суд аме­риканской общественности. Кое-кто из членов Совета призывал Молину одуматься. Позволить американской прессе вести ре­портажи о судебных процессах и казнях значило идти на ненуж­ный риск, последствия которого, в случае неудачи, могли ока­заться роковыми. Однако предложить реальную альтернативу никто не смог, поэтому все, скрепя сердце, были вынуждены согласиться с решением Молины. Выполнение этой задачи пол­ковник возложил на Гуахардо.

Заявив, что он — не лучшая кандидатура для подобного пору­чения, Гуахардо, тем не менее, приступил к исполнению прика­за. Молина и другие члены Совета не удивились, когда Альфре­до предложил, чтобы Джен Филдс предоставили свободу дей­ствий в изучении программы и освещении ее так, как она сочтет уместным.

Сначала Джен Филдс не хотела принимать это предложение. Несмотря на то, что в Соединенных Штатах по телевидению постоянно показывали яркие сцены необузданного насилия, ре­портажи о реальных казнях передавали с большой неохотой. Однако она понимала, что такая передача была не просто важ­на: снять и передать ее стало бы задачей, требующей от коррес­пондента изрядного мужества и напряжения сил. В конце кон­цов, именно сложность и ответственность задачи заставили Джен принять предложение.

Единственной помехой для нее являлась необходимость со­трудничать с полковником Гуахардо. Журналистке не нравилось иметь дело с ним. В их группе Тед прозвал полковника "Дарт Вейдер", а Джо Боб предпочитал прозвище "Аттила-щеголь". Их новый администратор-мексиканец называл его "Темным". Джен сочла все эти прозвища удачными и подходящими. Гуахар­до оказывал им всемерное содействие, обеспечивая Джен и ее группе завидную возможность бывать где угодно и говорить с кем угодно. Он даже позаботился о новом администраторе, ко­торый теперь путешествовал вместе с группой. Это был молодой человек приятной наружности, прекрасно владевший английским языком. Все, однако, подозревали, что администратор сотрудни­чает с мексиканской контрразведкой. Его поведение, особенно в присутствии старших офицеров, только укрепляло эти подозре­ния. Тем не менее, его помощь и содействие Альфредо обеспе­чивали группе возможность без помех жить и работать в Мекси­ке, что было очень сложно, особенно с тех пор, как началась "чистка".