Кристальный матриархат
Шрифт:
— А мою мамку когда принесёте?
— Разговаривает! — удивилась Настя. — Знакомься. Это твоя сестра Даша. Даша, это твой брат Дима.
— Рано пока его мамку хоронить, — остановил я семейные знакомства. — Всем спать. Есть где нам ангельское гнёздышко свить?
— На диване. Если конечно поместитесь, — предложила вдова.
— Завтра всё ясно станет. Если с бедой справимся, ты с дочкой к себе вернёшься, а если не справимся, тогда вернёшься с двумя детками. Договорились?
— Конечно, — пообещала Ливадийская,
* * *
— Мам, а если он окажется настоящим головастиком и обо всём догадается?
— О чём?
— О беде, о раздваивании. Мало ли, о чём.
— Беспокоишься?
— Ещё как.
— Пусть узнаёт, если ума хватит.
— Вдруг, он правду о раздваивании узнает, сразу же поймёт и об удочке.
— Ты уже как человек, ей Богу.
— В каком смысле?
— В человеческом. Знать будущее боишься, и не знать тоже боишься.
— Разве они тоже обо всём думают и анализируют?
— Неужели не думал, что всё о чём ты знаешь, может оказаться, если не ложью, то полуправдой?
— Пугаешь? Я и так много времени провожу в раздумьях. А тут ещё законы о времени: «Живи сегодня, в будущее не заглядывай, назад не смотри».
— Мы же их ошибки можем исправить, а свои нет. Тебе мироустройство не нравится? Станешь Богом, делай что пожелаешь. А когда и Богом к концу жизни доберёшься, вот тогда и поймёшь всё. Если, конечно, поймёшь. В крайнем случае, в кино на Родину сходишь.
— Шутишь? Пусть всё узнаёт. Мешать не буду. Как попросит, так и сделаю. Память стереть? Пожалуйста. Знать обо всём, но не думать? На здоровье. А если про удочку догадается, я в рот океан и молчок. Только, может, не давать ему раздвоением заниматься? Ведь башковитый, зараза.
— Что-нибудь с сестрой придумаешь. И пусть всё идёт своим чередом. По легендам мы сами в круговороте. Каждый оборот всё по-новому. Может, должен он обо всём узнать? Рискованно, конечно, комбинировать удочку с бедою, но ничего не попишешь. Раз взялись, так делайте что должно. Живи и надейся.
— Живу и надеюсь.
* * *
Приоткрываю глаза и вижу, что лежу на деревянной лавке. Лавка очень неудобная, жёсткая, и загибается бесконечной лентой по огромному округлому залу со множеством точно таких же лавок.
«Морок, не до тебя сейчас, — закрываю глаза и улыбаюсь наивной попытке напугать меня или в очередной раз повоспитывать. — Мне выспаться нужно. Обдумать, чем с утра заняться. Конечно, я и в мороке могу выспаться. Пусть и на лавке. В кресле кинотеатра получалось же».
— Проснись, — треплет за плечо одиннадцатый.
— Ещё чуть-чуть и проснусь, — обещаю я другу.
— Встать! Суд начат, — слышу громкий незнакомый голос.
— Подъём, — снова пытается разбудить напарник.
— Погоди ты. Тут судить кого-то собрались.
—
Меня бесцеремонно хватают за шиворот и ставят на ноги.
«Началось», — думаю я, что это одиннадцатый не добудился меня, а потому решил поднять спящим на ноги.
— Куда в такую рань? — спрашиваю я и открываю глаза.
«Батюшки свят. Где я?» — осознаю, что нахожусь в незнакомом месте в котором полным-полно народа. Гляжу на огромный зал, в котором оказался, и на людей, рассевшихся на лавках.
— Что смотреть будем? — спрашиваю у зрителей.
— На тебя и будем смотреть, — слышу в ответ тот самый незнакомый голос, потребовавший встать и угрожавший за неуважение к чему-то, двумя сутками чего-то.
— Я вам не цирк на колёсиках. И не мультфильм, — говорю им и поворачиваюсь к голосу, после чего изумляюсь ещё больше. Позади меня оказался трон на три человека или, скорее, на три короля, а рядом с ним столы с рулонами свитков и полдюжины писарей с чернильницами и гусиными перьями наготове.
— Кто тут короли? Три толстяка, как в сказке? — беспардонно интересуюсь и киваю в сторону пустующих тронов. — Или у вас три медведя заседают?
— Тут заседают те, кому положено, — снова слышу тот же голос, но никого не вижу. — Суд начат!
Из-за тронов выходят три женщины, разодетые в тёмно-красные балахоны и чинно рассаживаются на троны. Всматриваюсь в их лица и понимаю, что все они сёстры-близнецы с совершенно одинаковыми безучастными лицами.
— Мужчин здесь не водится, что ли? — спрашиваю у вредного невидимки.
— Обвиняющая, Защищающая и Независимая на месте, — торжественно вещает голос. — Свидетели обвинения, прошу занять свои места.
Откуда-то из-за спин зрителей появляется колонна женщин-милиционеров, марширующих в ногу, как на параде. Справа от меня прямо в воздухе возникает белый экран огромных размеров и начинается фильм.
Я смотрю сперва на колонну женщин, которая подходит слева от меня и останавливается, а потом на экран, с уже начавшимся фильмом о чём-то очень забавном, потому как зрители стали посмеиваться.
Всматриваюсь в полупрозрачные пляшущие картинки, и вижу, как в левом нижнем углу экрана из пламени появляется бес с рожками, а справа и сверху к нему опускается белый ангел. Потом они здороваются друг с другом и одновременно втискиваются в стеклянную бочку. Крышка бочки захлопывается, ангел с бесом начинают вращаться и перемешиваются друг с другом, как раствор в бетономешалке.
Через минуту всё останавливается, и в бочке оказывается полуголая дама в купальнике. Дама вылезает через открывшуюся дверцу, и я вижу надписи на купальнике, которые почему-то длиннее и шире, чем сама женщина и совершенно одинаковые.