Кукловод: Реквием по Потрошителю

Скариани Аделина

Она не заметила, как быстро и аккуратно срезали одежду, оголив ледяную грудь.

Орочимару незачем было держать её за плечи, пока Акасуна, подхватив необходимые инструменты, вскрывал её грудную клетку.

Она, по чьему образу был создан лик Потрошителя, оказалась выпотрошена сама. Детищем Обито, о котором Учиха и не подозревал, что создал нечто намного страшнее своей масштабностью и жестокостью, чем сам Потрошитель.

«Обито, было ли и это в твоем проекте „убийца“? Твоя система убила не только всех нас, но и…».

Свист медицинской пилы, мертвый взгляд двигающейся куклы-смерти. Кукловод, чьи

нити держит бог смерти, верша судьбы его руками. Фиксаторы, разрывающие плоть напополам, выворачивающие тело наизнанку, вероятно, чтобы одна жертва обстоятельств попыталась найти внутри неё душу. Но, не найдя, вырывает органы, не заботясь о нюансах, отбрасывает их на пол, туда же, куда был скинут Какудзу. Финансист бы умер и без изъятых органов, увидь, как он растрачивает многомиллионный материал, падающий ему на спину.

Рейко подошла к столу и увидела то же, что видела три года назад. Пускай Акасуна тешил себя мыслью, что все это время жил ради того, чтобы свершить свой реквием. Но что Марико — ни в чем не повинная студентка факультета журналистики, что женщина-якудза, крышевавшая Мастера все эти годы, были для него одним материалом — пустой оболочкой, из которой нужно извлечь органы, вывернуть, вспороть, перешить заново, забальзамировать. Акияма не увидела в его взгляде жажды мести, только все та же холодная расчетливость. Убийство для него не средство, а сама цель.

Не потерявшая своей грациозной красоты на ложе со смешенной чужой и своей кровью Ооцуцуки Кагуя возлежала как нимфа с откинутой копной платиновых волос, корни которых побагровели. А глаза открытые, но кукольно-пустые, погасшие, лицо расслаблено и так умиротворённо, будто не её заживо вскрывали. Самый прекрасный лик смерти, какой видел Акасуна после убийства Инаеси Нарико.

— А теперь, — Акасуна вытер руки о рубашку Орочимару, взглянув в глубину глаз, где пряталось скованное сознание, — будьте так любезны и вскройте себя. Вот так, — Сасори вложил пилу в руки врача, круглым лезвием направив в грудь мужчины. Щелчок кнопки и лезвие засвербело в бешеном хороводе. Орочимару вонзил инструмент в собственный живот и с неистовым борющимся криком повел к самому горлу. Поражённый хохотом умалишенного Змей вскрывал самого себя, тараща невидящие глаза и захлёбываясь в вырывающихся изо рта толчковыми потоками крови.

Рейко подпрыгнула, прижав ладонь к губам, попятившись назад — кровь брызнула и на неё, когда Сасори, не брезгуя чужим отпечатком жизни, наступал на упавшего на стул Орочимару, упрямо вдавливающего лезвие глубже в собственное тело. Выступившая пена на губах смешалась с пузырящимися лопающимися кровавыми шариками. Захрипев нечеловеческим свистом, Орочимару выблевал сгусток крови, перемешанный с желчью, и обмяк, уронив голову на плечо. Включенная пила все еще кричала, воткнутая во вспоротый живот.

Заброшенный склад встретил специальную группу захвата угрюмой тишиной. Только сточные крысы, нашедшие свое пристанище в тенях исписанных граффити и похабными словечками стен, сновали из угла в угол, противно пища. Возглавляя группу, Итачи пробирался впереди, свет на шлеме указывал путь сквозь тернии потрескавшегося бетона. В воздухе стоял смрад из засохшей мочи, пролитого алкоголя, крови и спермы. Любимое пристанище любителей острых ощущений. Под ногами

хрустнул использованный шприц, но Итачи смотрел точно в прицел пистолета. Больше он никогда не позволит сомнениям ослепить себя, точный выстрел без суда и следствий. Только бы суметь вытащить Рейко. Огонек на навигаторе все так же горел на месте склада уже несколько часов подряд. Сомнений быть не может — Акияма сокрыта в тенях стен, повидавших многое за свои десятилетия. Отправленный человек из полиции для разведки подтвердил, что в здании кто-то находился, а за время их прибытия объект покинуло два человека, чьи личности установить не удалось.

Они разделились на три группы, проверяя каждое помещение, каждую комнату и угол. И снова чисто и до дрожи в коленях тихо. Как на кладбище.

— Итачи-сан, в этом помещении кто-то есть, — доложил один из полицейских по внутренней связи — у каждого наушник.

Учиха безмолвно кивнул, давно заученными жестами отдал распоряжение окружить комнату и выбить дверь. Стрелять на поражение в случае оказания сопротивления. Трое держали на мушке, четвёртый выбил дверь, группа стремительно ворвалась внутрь. Инфракрасные лучи масок отобразили три сидящих за столом тела, на которых нацелились безжалостные дула пистолетов. Итачи прошел вперед, держа на прицеле один из объектов. Ни один из них не шевелился. Подчиненный нашел злосчастный выключатель, и тускло-желтый свет осветил помещение.

Зрачок расширился, слившись с бездонно-черной радужкой, дрожа и трепеща перед ожившей картиной больной фантазии человека, жившего местью долгих шесть лет. Медленно Итачи опустил пистолет, не зная, на ком, а точнее, теперь на чем зацепить взгляд — одно видение уродливее другого.

За овальным столом сидело трое мужчин в настолько естественно-непринужденных позах, будто полицейские прервали их беседы. Но трупы не способны рассказать свою историю, разве что воплощение их смерти — произведение искусства. Итачи знал каждого из них, жил одной целью: поймать и упечь за решетки на пожизненное заключение. Но теперь их души отправились туда, откуда нет выхода, и никакая амнистия с помилованием не помогут.

Из окровавленного рта сидящего по правую сторону Какудзу валились купюры иен, грудная клетка была разъята, осквернённая и опустошенная. В правой руке, застывшей на уровне бедра, покоилось вырванное сердце, в левой — плотные пачки банкнот, перевесившие собственную душу на уровне плеча.

Напротив был Орочимару — подпольный врач, потрошивший доноров после самого Потрошителя — его последней жертвой оказался он сам. Электрическая медицинская пила все еще свистела в окаменевших пальцах, воткнутая во вспоротое брюхо, откуда вывались к ногам кишки. На губах вздулись кровавые пенящиеся пузыри — признаки передозировки наркотиком перед смертью.

Рядом нечто не поддающееся понимаю с первого взгляда. Когда Итачи подошёл вплотную и осветил это огнем фонаря, то брезгливо поморщился — известные адские близнецы стали теперь сиамскими, их тела распилили пополам и сшили вместе. Вот только куда делись остальные половинки?

Едва уловимый блеск заискрился под искусственным светом, Итачи поймал пальцами туго натянутую нить и, будто Тезей, следующий за нитью Ариадны, ступал по её пути, пока нить не ушла ввысь туда, куда не достанет рука простого человека.