Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
— Ты ошибалась, Рин, я ужасный человек. Я использовал тебя в эгоистичных целях, чтобы не сорваться. Выбрал как маленькую домашнюю кошечку, ради которой нужно возвращаться домой, чтобы она не умерла с голоду. А теперь у меня больше нет смысла возвращаться в этот «дом».
Тело Нохары, тряпичная кукла с раздробленными после падения костями, безвольно прогнулось в руках Обито. Он приглаживал спадающие к лицу пряди, пытаясь восстановить уплывающий образ живой Рин. Но уже не мог вспомнить ни её улыбки, ни её взгляда. Лишь аморфное видение, ускользающее из его рук.
— Я даже не знаю, что я на самом деле к тебе испытывал. Мне просто больно.
Втягивая носом солено-горькую влагу, пытаясь восстановить дыхание, дрожащими руками Обито придерживал сломанное тело, не решаясь приблизиться. Все-таки он сделал это. Он осквернил её свет, даже ничего не делая, он свершил судьбу Рин, разрушив её. И с этой ненавистной болью к самому себе Обито впился в хладные синие губы горьким от слез и специальной мази поцелуем. Прижимал не откликающееся тело к себе, будто моля, чтобы она обняла его, даря всю страсть и нежность, на какие был способен, истлевающие на её ледяных губах.
Поцелуй оставил лишь металлический привкус, заставший поперек горла на долгие годы, сколько бы Обито не пытался его запить и заглушить. Оторвавшись от губ Рин, так и застыв, не в силах отстраниться от венчанной невесты смерти, Обито расслабил руки, и Нохара упала на глянцево-мраморные плитки. Учиха поднялся, отшатнувшись, точно пораженный громом. Кричащее, изнывающее сердце перестало колотиться и точно в секундном приступе замерло, а когда ударило о грудную клетку, Обито уже покидал место, где похоронил не только брошенную на мраморном ложе Нохару Рин, но и Учиху Обито — кого так ненавидел все эти годы.
Под неоновой мигающей вывеской дешевого клуба сосалась парочка торчков, по виду которых сразу и не определишь, кто из них дама, а кто ухажёр. Две выскользнувшие из заднего входа клуба тени двинулись по узким улочкам квартала. Бритоголовый с татуировкой черепа на лысине чавкал ментоловой жвачкой, глаза спрятались за зелеными линзами дорогих очков, типичный японский бомбер мешком скрывал накаченную фигуру. Вторая тень представляла из себя воплощение ночи — полностью в черном, неприметный, лениво затягивающийся косячком.
— У тебя же бабки при себе как обычно? Уверяю тебя, Тоби, это первоклассный товар, такой можно найти только в моей семье, — заверил Куске Метеро, выплевывая потерявшую вкус резинку.
Обито, больше известный в прокаженных кругах, как он их называл, как Тоби, скользнул в картонный цветной дом, начинённый ульем тесных квартир. Отпрыск Куске держал её для развлечений, как он поведал своему другу, с которым два месяца назад познакомился в клубе, как с новым, но теперь заядлым клиентом. А потом как-то пошло, поехало, что нашлись общие интересы и взгляды. Поэтому Метеро так опрометчиво впустил Тоби в тайное логово, где происходило то, что непостижимо даже больному воображению. На стенах развешенные инструкции презервативов для понта ли, или от наркоты у барыги и правда память отбивает. На столе целая коллекция игрушек для взрослых на любой вкус и цвет. Ковер — река белых пушистых ворсинок — вместо кровати — чего зря время терять. Камин, никак не вяжущийся под обстановку. Куске копался под кроватью, ища ящичек с заначкой
— И часто ты устраиваешь здесь сексодром в стиле голодных игр?
— А? Да каждую неделю. Что я виноват, что бабы дурные под литром водки, которой они запивают таблетки. Хотя иногда наскучивает трахать манекенов и беру живчиков.
— Живчиков?
— Ну да, одалживаю у друзей, либо… Да какая к черту разница? Вот твои таблетки, деньги на бочку.
Куске выбрался из-под кровати, обернувшись, но смолк, когда в рот ткнулась железная кочерга от камина.
— А Нохара Рин? Она была живчиком, одолженной у друга?
Метеро хрюкнул, пытаясь выплюнуть железяку, просунувшуюся в рот по самую глотку, но, прижатый к кровати, испуганно вылупился на нависшего клиента.
Обито просто вынул кочергу, подарив тому надежду на выигрыш. Куске кинулся в сторону, запустив руки под одеяло, где лежал пистолет, но удар пришелся точно под виском. Железный прут рассек щеку, подцепив кусочек уха. И с глухим стоном под лошадиной дозой наркоты, плохо соображая, насильник попытался вскочить, чтобы сбежать. Он резко развернулся, направив разящий кулак в челюсть Обито, но тот с диким спокойствием ударил плашмя по руке, ломая кость.
Визг. Стон. Падение. Удары. Точно механичные заученные действия. Обито не переставал наносить удары по сжавшемуся барыге, не слыша даже, как кричал сам:
— Так? Так ты её избивал? А что было потом? Давай-ка воспроизведём события в точности до деталей!
Барыга попытался вновь отползти, как только прекратились удары, но его подхватили за пояс брюк, потянули назад, да и вообще сорвав их, спустили к коленям. А дальше распирающе-колющая боль в анусе. Он завизжал, извиваясь как рыба на крючке, пытаясь сорваться с орудия пытки, проталкивающегося в прямую кишку.
Обито не упивался его крикам, ему было плевать, больно тому или нет, он просто делал то, что приказывало тело под всплеском адреналина. Оставив торчать кочергу из задницы, он вернулся к стене с оружием, схватив попавшийся под руку небольшой острый топорик. Куске подхватил упавший из кармана мобильник, пытаясь вызвать полицию, но лезвие топора обрушилось, разрубив металл телефона вместе с отделившимися пальцами — как масло под ножиком.
С истошным воплем он подскочил на колени, но от раздающей боли в заднице согнулся пополам. Топор обрушился на спину, припечатав к ковру. Грязно-белые ворсинки окроплялись в привычный цвет после веселых выходных — красный заполнял собой всю комнату вместе с визгами неумирающего барыги. Обито знал, что и как рубить, чтобы тот не умер сразу.
Острые каблучки цокали с громкостью навязчивой стрелки часов. Эта женщина смотрелась в обшарпанных коридорах подъезда несуразно: слишком элегантная в облегающей юбке-карандаше, в строгой белой рубашке и пиджаке. Она быстрой, уверенной походкой ступала впереди коалиции из мужчин, никак не ассоциирующихся с добропорядочностью и благосердечностью. Прожжённые лица, помеченные клеймом сеток шрамов от пройдённых боев. Женщина остановилась возле двери, негласно призывая всех остальных. Один из рослых бугаев выбил дверь одним присестом, и женщина прошла вперед, втягивая знакомый душок смерти. Убогая квартирка — притон.