Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
— Вы адвокат? — вытянув влагу носом, хрипло спросил Обито.
— О нет, я выше адвокатов, прокуроров и самих судей. Ко мне приходят, когда понимают, что справедливость в юридическом смысле — понятие относительное и порой самое несправедливое.
— Не понимаю, если есть факт изнасилования, его посадят. Что можете предложить мне вы?
Женщина не ответила, лишь уголки губ дернулись в подобие улыбки. Дверь напротив отворилась, эксцентричного вида врач приглашающе открыл путь в кабинет.
— Вы сегодня рано.
— А, Орочимару,
— Любой ваш каприз.
Женщина сочувствующе похлопала Обито по руке и скрылась в кабинете хирурга. Учиха перевернул визитку, прочитав выбитое имя «Ооцуцуки Кагуя».
— Что значит его отпустили? — Голос хрустел разбившимися под тяжелыми ботинками осколками. Теми же самыми, что сейчас резали Обито изнутри, пока он в летаргической неподвижности стоял на пороге дома Нохары. Мать Рин с уставшим болезненным видом тупила взгляд, будто это она виновата во всех человеческих грехах, не в силах взглянуть Обито в глаза.
Рин не хотела никого видеть с тех пор, как пришла в себя, и Обито заявился на порог палаты, пытаясь искусно сделать вид, что ничего не произошло. Нохара залилась слезами, спрятав лицо в дрожащие ладони. Она все кричала, чтобы он ушел, одержимая и сломленная, не желающая никому показывать своего позора. А Обито все упрямо приходил, следя за следствием, присматривая за Рин из-за угла, ненавязчивым ангелом, а может, и дьяволом-хранителем. И сейчас он смотрел на шевелящиеся губы Нохары-старшей, быть может, прочти он по губам, понял бы лучше смысл услышанного.
— Куске Метеро, он лучший друг парня Рин и, как выяснилось, еще и сын местного наркобарона, он под эгидой якудза, в руках которых находятся многие суды. Его оправдали, адвокат списал на то, что это не могло быть изнасилованием, если Рин… Рин… — ее голос задрожал в звенящем хрипе. — Если Рин пришла сама в тот дом, она должна была осознавать…
Что за бред? Они что, смеются над правосудием? Учиха придержал женщину, не дав ей упасть. Он уверял её, что со всем разберется, ведь у него громкая фамилия. Ему-то всего лишь нужно выйти на родственников, у которых связи будут покруче, чем у каких-то там захудалых якудз. Он искренне в первый раз жизни был благодарен своей фамилии, которая, наконец, сослужит ему.
Воодушевленный и воинственно настроенный, он в тот же день направился в штаб-квартиру службы безопасности. К одному из более близких родственников по его линии. Если память ему не изменяла, Мадара и его брат Идзуна работали в отделе внутренней безопасности. Они безусловно помогут.
С гордостью едва не выкрикнув свою фамилию, Обито представил документы, подтверждающие личность. Пройдя процедуру осмотра металлоискателем, он в будоражащем волнении смотрел, как отдаляется холл от поднимающегося стеклянного лифта.
У двери с табличкой фамилией-клеймом, он застыл с занесенной рукой. Бурный крик, переросший в спор с пристрастием. Из кабинета Мадары
— Ты же сам берешь взятки, не ты ли меня учил, что иногда нужно дружить с дьяволом, чтобы вместо десятерых погибло пятеро?
— Идзуна, не смей переворачивать с ног на голову мои же слова. Я учил тебя подстраиваться под ситуацию, анализировать, а не брать деньги со всех, кого попало, тем более с каких-то вшивых наркодилеров!
— Ой, да боже ж ты мой, никто не умрет от того, что по городу будет на два торчка больше. Нет никакого смысла переживать.
— Это ты так думаешь, обычно именно то, что лишено смысла, имеет его больше всего.
Обито устал ждать, после настойчивого стука повисла неуютная тишина, точно обрубленный топором провод вещающего телевизора. Так и не получив согласия войти, Обито юркнул внутрь, спиной прикрыв дверь.
Мадару он не видел со школьных лет, а точнее с похорон бабушки, приходящейся тому двоюродной теткой. Изменился ли он? Едва ли, все тот же мертвый взгляд бездонных глаз, без края поглощающий в свои тени, тяжелые сжатые челюсти и та же привычка скрещивать пальцы в замок.
Как и голос полной противоположностью представал Идзуна, старше самого Обито разве что лет на 5. Молодой мужчина, привольно закинув ноги на стол, жевал кончик карандаша, богемно измученным взглядом искоса смотря на нарушителя их сакрального диалога.
— А ты еще кто такой? — заносчиво поинтересовался Идзуна.
— Учиха Обито, ваш родственник, вы должны меня помнить.
— А, — многозначительно протянул Идзуна и, не спуская ног, опустился на спинке еще ниже.
— Обито? — тревожно переспросил Мадара, сощурив проницательный взгляд. — Да, я помню тебя, что-то случилось? Зачем ты здесь?
Обито никогда не нервничал, не ощущал чувство дискомфорта, потому что ему было плевать, откровенно плевать на окружающих. У него был он сам. И ни в ком он не нуждался. И взращённый дешевым самолюбием, сейчас он чувствовал, как язык присох к небу не в силах извергнуть слова просьбы.
— Я никогда ни о чем не просил, не пользовался своей фамилией, но сейчас обстоятельства вынуждают меня просить о помощи.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Мадары, снизу вверх смотрящего так, точно Обито сейчас стоял перед ним на коленях.
— Мою подругу изнасиловали и нанесли ножевое ранение. Это преступление с отягчающим — покушение на убийство, она едва не умерла. Но обвиняемого оправдали. Я…я хочу, чтобы его посадили, как того предусматривает закон.
Свинцовое молчание повисло вместе с тяжелым неподвижным взглядом Мадары. Идзуна хлопал глазами, переводя взгляд с брата на незнакомого родственника, продолжая мацать карандаш меж губ.
— Ясно. Говори его имя, — Учиха-старший поднес ручку к бумаге. И одушевленный Обито выкрикнул имя: