Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
— Боль — это реакция организма на опасные раздражители. Чем раздражитель опаснее для здоровья и жизни, тем сильнее боль. Боль — привилегия живых существ, доказывающая, что они все еще живы. А что насчет тебя дружише? Испытываешь ли ты боль?
Сасори замер, но, вздохнув как старик, познавший житейскую мудрость, — устало и всепонимающе, раскусил нитку от шва, покончив с левой рукой. Изуродованной, омытой краской самой жизни.
Дейдара, по-детски задорно болтая ногами, сидел на другом краю стола спиной к Акасуне и смотрел в полупрозрачное полиэтиленовое покрытие потолка, такое
— Так чувствуешь ли ты все еще боль? Или уже превратился в куклу, управляемую собственным прошлым? — Тсукури проскрипел по полу, настаивая на ответе, зайдя по правую руку от друга, окровавленной левой рукой принявшегося за работу теперь с правой кистью.
— Боль находится в мозгу, для меня это всего лишь очередная эмоция, которую можно подавить силой воли.
— Но обезболивающее ты все же вколол, — разведя руками, с довольной улыбкой победителя поддел Дейдара.
Сасори подобное замечание пропустил мимо ушей. Есть ли смысл спорить с собственным больным сознанием, предстающем в образе близких людей?
Игривый свист, переливающийся в мелодию, разнесся эхом, а после и вовсе полился мелодией девчачьего голоса — легкого и нежного, совсем как лучи рассветного солнца — не навязчивого, не способного ослепить. Нарико пружинила на босых пятках, перепрыгивая через собравшиеся складки покрытия пола, и, спрятав руки за спину с видом нашкодившего ребенка, боком навалилась на операционный стол, ластящимся голоском проскулив, точно обиженное дитя:
— Сасори, мне так скучно! Скучно! Скучно! Дай мне кого-нибудь выпотрошить!
— Ты выпотрошила это тело несколько дней назад.
— Это было так давно и неправда! Хочу другое тело! Похожее на это, но то, что нужно не только мне, но и тебе! — и отскочив от неизвестного произведения искусства, схватилась за собственное лицо. Кожа потянусь вязкой глиной, приобретающей белый оттенок. Инаеси сорвала собственное лицо, оставив лишь зияющую кровавую рану, и, обняв Акасуну со спины, нацепила на его лицо маску Потрошителя, из-под которой все еще капала свежая кровь, бегущая по шее под воротник.
Сквозь прорези маски безумный и отстраненный взгляд застыл на искалеченных пальцах с вшитой кожей со снятого тела на столе. Сасори поднял руки к свету, оценивая проделанную работу, не обращая внимания на тяжесть на левом плече в виде пристроенного окровавленного подбородка Нарико.
— Ну зачем ты испортил собственные пальцы? — Нарико игриво ткнула его в щеку, попытавшись перехватить за руку. — Тебе же тот милый хирург только недавно сделал эту операцию. Э, как её там…
— Пластическая микрохирургия, — с заумным видом заносчиво ответил Дейдара, скрестив руки точно обделенный вниманием друг.
— Вот, точно! С новыми отпечатками пальцев ни одна ищейка не докажет, что ты Кукловод! Так зачем тебе новые пальчики?
— Они для нового произведения — Рейко, — скинув руки Инаеси, Сасори поднялся, направившись к операционному столу.
— Хаа? Рейко! Рейко! Наконец-то ты дашь мне выпотрошить Рейко?! — Нарико захлопала в ладоши, неугомонно запрыгав на месте, и, развернувшись к Тсукури,
На что Тсукури закатил глаза, перехватив Сасори, когда тот взялся за простынь, пятная её собственной кровью.
— Сасори, брось ты эту затею с Рейко! Воспользуйся советом нашего друга, сделай пластическую операцию сейчас и с новыми документами беги заграницу, пока полиция ищет твою тень.
— Я не завершил свой реквием, — донесся оправдывающийся голос. Сорвав живую маску Потрошителя, Сасори откинул её на пол, где она вспыхнула белой пылью, рассеивающейся под ногами и возвращающейся ликом к Нарико.
— Но Мастер сбежал! Ты понятия не имеешь, где его искать!
— Быть может, и так, но есть люди, тоже гоняющиеся за ним. Если не я, то… — Сасори не договорил. Его отвлек крик Нарико, развалившейся на скрытом трупе. Пристроив щеку в районе его груди, Инаеси укололась и теперь терла щеку, недовольно шипя.
— Что это было? Чем ты начинил этот материал? Колется! А куда ты выставишь Рейко? В парк? А может, в полицейский участок? Вот будет потеха!!!
— Я отдам их Нарико, чтобы её душа упокоилась раз и навсегда, — продолжал о своем Сасори, отвечая Дейдаре. — Я увековечил её красоту, но не исколоченную и оскверненную душу, — одержимый и возбужденный Акасуна остановился напротив потирающей щеку Инаеси. Дотронувшись до поврежденной стороны, Сасори аккуратно провел пальцами, успокаивая и усмиряя убийцу с невинным лицом, ласковым голосом, но инфернальным огнем за синевой райских небес. Акасуна смотрел в эти глаза, ища собственного успокоения и всепрощения, но видел лишь бессмысленную пустоту и одержимость, какую видел в последний день жизни у Токийского Потрошителя.
— Ты хочешь убить Мастера и его шайку, отдав их Нарико на потрошение…
— Верно, — блаженно прикрыв глаза, Сасори потянулся к запрокинувшей голову Инаеси. Всего один миг до соприкосновения губ.
— Но, видишь ли, Сасори… — с тоской Дейдара опустил взгляд, протянув руку к недосягаемому другу.
Акасуна притронулся к тлеющим губам в невесомом поцелуе, Нарико таяла в руках точно снег в весенний день.
— Убивая их, ты тешишь собственное эго, а не эго Нарико…
Закрывший глаза Дейдара рассыпался разноцветным прахом с последними словами из треснувших уст:
— Потому что мы всего лишь часть тебя.
Растаявшая в объятьях Нарико сливалась с Сасори. Акасуна сдавливал её в объятьях, сжимая сцепленные руки на собственных плечах, точно пытаясь спрятать обратно из вырвавшегося сердца, из трещин которого просачивались тени — призраки прошлого. Рассыпавшийся мерцающей красочной пылью Дейдара вернулся тенью к ногам Акасуны.
Призраки исчезли в болезненном исступлении, оставив лишь одинокого гения, отравленного своим прошлым, сжимающего в объятьях спутниц — боль и обиду, порывающихся в образе утраченного времени. Металлический запах собственной крови, формалина из открытой банки и смерти, что её обликом лежала на операционном столе, ожидая своего часа.