Культурное наследие русского зарубежья в диалоге цивилизаций XV – начала XX веков
Шрифт:
Исследуя описания Московии иностранцами, В. О. Ключевский отмечал, что хотя «за немногими исключениями они писали наугад, по слухам, делали общие выводы по исключительным, случайным явлениям», это не умаляет их значения как совокупного источника, позволяющего путем сопоставления и перекрестного анализа содержащихся в нем данных получать ценную информацию: так, «Иовий со слов русского рассказчика мог только записать, что Московия управляется простыми законами, основанными на правосудии государя и бескорыстии его сановника. Герберштейн приводит в своем сочинении небольшой отрывок из Судебника Иоанна III о судных пошлинах, но ничего не говорит о самом Судебнике. Флетчер говорит, что единственный закон в Московии есть изустный, то есть воля государя и судей: Судебник Иоанна IV не удостоился от ученого английского юриста названия писаного закона. Но что дает особенный интерес беглым и отрывочным заметкам иностранцев, – это то, что они вводят нас в самую практику юридических отправлений, показывают, в каком виде и в какой обстановке являлся закон на самом деле, а не на бумаге», и «иностранцы ясно дают понять, что Боярская Дума имела только совещательное значение, что дела часто решались до обсуждения их в Думе и без ее утверждения приводились в исполнение», поскольку никто из бояр, «как бы велико ни было его значение, не смеет ни в чем противоречить государю» [68] .
68
Ключевский В. О. Сказания иностранцев
Об этом же писал и Н. М. Карамзин: «Россияне славились тем, чем иноземцы укоряли их: слепою, неограниченною преданностию к Монаршей воле в самых ее безрассудных уклонениях от государственных и человеческих законов» [69] . Тем не менее, упоминавшееся Карамзиным правило «Хорошее от всякого хорошо» продолжало играть на Руси важную культуртрегерскую роль, например в книгопечатании. Первые книги на кириллице в конце XV – начале XVI веков издавались за границей – в Кракове, Цетине, Праге, Вильно. Иван Грозный, желая наладить у себя книгопечатание, «искал в Германии художников для книжного дела», специалистов европейской выучки и, найдя их, в 1553 году «приказал устроить особенный дом книгопечатания под руководством двух мастеров, Ивана Федорова, диакона церкви Св. Николая Гостунского, и Петра Тимофеева Мстиславца, которые в 1564 году издали Деяния и Послания Апостолов, древнейшую из печатных книг Российских, достойную замечания красотою букв и бумаги» [70] . После нее стали готовить к изданию другие книги, для чего понадобилось сличать древнейшие тексты, исправлять описки, «дабы не обмануться ни в словах, ни в смысле», что «возбудило негодование многих грамотеев, которые жили списыванием книг церковных. К сим людям присоединились и суеверы», начались обвинения Федорова и Мстиславца в ереси и подрыве духовных основ Московии [71] . Все это закончилось погромом, вынудившим московских первопечатников, не желавших повторить судьбу Максима Грека, бежать от гонителей за кордон в Польско-Литовское государство, где они продолжили издавать русские книги, в частности, «Алфавит, а по-рускии, азъбуку», по которому учились многие люди того времени.
69
Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 900.
70
Там же. С. 829.
71
Там же.
Карамзин в «Истории Государства Российского» писал о Московской Руси: «Внутренний государственный порядок изменился, все, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснилось, исчезало… Надлежало или повиноваться Государю, или быть изменником, бунтовщиком; не оставалось середины и никакого законного способа противиться Князю. – Одним словом, рождалось Самодержавие» [72] . Недаром первая массовая эмиграция россиян была связана с ликвидацией независимости вольных городов Новгорода (1478) и Пскова (1510), в результате чего «несчастные жители толпами бежали в чужие земли, оставляя жен и детей. Пригороды опустели… и все выехали оттуда» [73] . Ближайшим к Московии зарубежьем было Великое княжество Литовское, ставшее пристанищем большинства русских беглецов эпохи Средневековья – князей Ивана Шемякина и Симеона Бельского, окольничего Ивана Лятцкого и других, которые, будучи «недовольны правительством, сказали себе, что Россия не есть их отечество, тайно снеслися с Королем Сигизмундом и бежали в Литву» [74] .
72
Там же. С. 506–507.
73
Там же. С. 653.
74
Борисов В. П. Истоки и формирование российского научного зарубежья // Культурное наследие российской эмиграции. 1917–1940. Книга первая. М., 1994. С. 284; Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 717.
Правда и из Литвы немало людей уходило в Московию, в основном православных, подвергавшихся со стороны католиков религиозной дискриминации. Так, в конце XV века под руку Москвы ушли князья Федор Бельский, Иван Белявский, Федор Одоевский, Иван и Дмитрий Воротынские, что вело к утрате литовским княжеством значительных территорий. Как сообщала, например, о северских князьях «Хроника литовская и жмойтская», на сторону великого князя Ивана III перешли они «со всеми замками своими, то есть Чернеговом, Стародубом, з Северским Новгородком и з Рилском». В 1506 году на службу к великому князю Василию III перешел попавший к нему в плен в ходе Русско-литовской войны 1500–1503 годов литовский гетман, полководец, князь Константин Иванович Острожский, который, однако, уже через год снова ушел в Литву, взяв при этом с собой еще две сотни человек, в том числе боярина Остапа Дашкевича. Москва расценила это как страшное предательство, говоря, что Острожский «остыдил себя делом презрительным; обманул Государя, Митрополита, нарушил клятву, устав чести и совести. Никакие побуждения не извиняют вероломства» [75] . Даже забота Острожского об усилении православной веры и укреплении православной церкви в Литве, строительство им на Волыни православных храмов не смогли поколебать мнения московитов о нем как о лукавом изменнике и клятвопреступнике. Но в мировой истории, в том числе в известной работе середины XVI века «О нравах татар, литовцев и москвитян» Михалона Литвина (Michalon Lituanus) [76] , он остался как крупный военный, государственный и церковный деятель, защитник православия на литовской земле.
75
Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 644.
76
Михалон Ливин. О нравах татар, литовцев и москвитян / пер. на рус. яз. В. И. Матузовой; отв. ред. А. Л. Хорошкевич. М.: МГУ, 1994. – 560 с.
Жизненные перипетии К. И. Острожского самым негативным образом сказались на судьбе другого перебежчика – литовского маршалка, князя Михаила Львовича Глинского, служившего в войсках правителей Саксонии, Германии, Польши, а после 1508 года и Московии, где, отказавшись от католичества, он даже стал православным. Когда же Глинский, подобно К. И. Острожскому, вновь захотел вернуться в Литву, он был схвачен, закован в цепи и отправлен к Василию III. Великий князь обвинил беглеца в измене и бросил в тюрьму. О снисхождении к Глинскому не могло быть и речи, несмотря даже на то, что за него вступился сам император Священной Римской империи Максимилиан. В грамоте, переданной в 1517 году его послом Сигизмундом Герберштейном Василию III, содержалась просьба освободить Глинского из неволи и дать ему возможность выехать в Европу, но великий князь отвечал, что «сей изменник положил бы свою голову на плахе, если бы не изъявил желания принять нашу веру… Михаил, в Италии легкомысленно пристав к Римскому (Закону – Т. П.), одумался, хочет умереть Христианином Восточной Церкви и поручен Митрополиту для наставления» [77] .
77
Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 667.
78
Там же. С. 717.
Лишение свободы, а порой и жизни в средневековой Московии казалось единственно возможным способом остановить бегство людей в другие страны. В этом плане жизнь литовца М. Л. Глинского схожа с судьбой итальянца Аристотеля Фьораванти – зодчего Московского Кремля, не отпущенного великим князем Иваном III на родину и посаженного в тюрьму, или венецианского лекаря Леона, казненного по приказу Ивана III за неудачное лечение его сына Ивана Молодого. Подобная политика была продолжена великим князем Василием III, который, например, на просьбу прусского магистра вернуть ему его врача, отвечал: «Немец лечит одного из наших Вельмож и должен прежде возвратить ему здоровье, а после требовать отпуска в свою землю» [79] . Как писал по этому поводу Карамзин, «иноземцам с умом и дарованием легче было тогда въехать в Россию, нежели выехать из нее» [80] . Не помогали даже межгосударственные соглашения о взаимной выдаче людей, например со Швецией и Ливонией 1535–1537 годов, в которых отдельными пунктами стояло: «возвратить беглецов с обеих сторон» и «не казнить Россиян в Ливонии, ни Ливонцев в России без ведома их Правительств» [81] . Но договора хороши были только на бумаге, а в жизни бегство продолжало оставаться главным средством получения свободы.
79
Там же. С. 697.
80
Там же.
81
Там же. С. 719.
Практика насильственного удержания специалистов и расправы над ними в случае опалы широко развилась при Иване Грозном, прославившимся разгромом немецкой слободы и гонениями на неугодных слуг. Так, семь лет при московском дворе удерживался житель Померании Альберт Шлихтинг, взятый русскими войсками в плен и приставленный в качестве слуги и переводчика к царскому лейб-медику и математику из Италии Арнольфу. В 1570 году Шлихтингу удалось бежать в Польшу, где он сначала составил «Новости из Московии, сообщённые дворянином Альбертом Шлихтингом о жизни и тирании государя Ивана», а потом на их основе написал «Краткое сказание о характере и жестоком правлении Московского тирана Васильевича», ставшее предметом пристального изучения в Европе. Оно обсуждалось «между папским нунцием в Польше и Ватиканом», который получил для папы Римского «канцелярскую копию» этого «Сказания», использовалось историком Александром Гваньини (Alessandro Guagnini) в пятой главе его «Описания Московии», первое латинское издание которого вышло в Кракове в 1578 году, а русский перевод появился в XVII веке в качестве рукописного приложения к «Истории о великом князе Московском» А. Курбского, наконец, в XX веке в России было издано сначала на латыни и фрагментарно Е. Ф. Шмурло в сборнике 1913 года «Россия и Италия», затем в 1934 году на русском языке 81А. И. Малеиным под названием «Новое известие о России времени Ивана Грозного. “Сказание” Альберта Шлихтинга» [82] .
82
Симонов Р. А. Врач Ивана IV Арнольф: историографический миф и исторический факт // Вопросы истории. 1998. № 5. С. 108, 111; Гваньини А. Описание Московии / пер. с лат. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1997. – 182 с.; Новое известие о России времени Ивана Грозного. «Сказание» Альберта Шлихтинга / пер., ред. и примеч. А. И. Малеина. Л.: АН СССР, 1934. – 62 с.
Приобретшее широкую известность почти сразу же после написания сочинение Шлихтинга вместе с тем не стало препятствием для приезда на Русь новых западных специалистов, и, например, в том же 1570 году посол Ивана Грозного в Лондоне нашел для царя очередного врача – вестфальца Елисея Бомелия (Eliseus Bomelius). Девять лет он был любимцем московского властителя и его «приближенным, оставившим о себе память “лютого волхва”, оговаривавшего и умертвлявшего неугодных царю людей путем отравления ядами» [83] . Но в 1579 году Бомелий попал в опалу, был арестован, подвергнут пыткам и брошен в тюрьму, где в том же году и умер. Жизнь сохранили лишь его жене – англичанке, за которую вступилась королева Елизавета, в результате чего она спустя пять лет после гибели мужа и уже при царе Федоре Иоанновиче смогла выехать из России.
83
Морозов Б. Н., Симонов Р. А. Новые данные о врачевании при Иване Грозном // Архив наследия – 2003. М.: Институт Наследия, 2005. С. 375.
В 1595 году король Франции Генрих IV обратился к царю Федору Иоанновичу с просьбой отпустить в Париж его доктора Павла, но и тут московский двор ответил отказом. Все это очень мешало развитию торговых и культурных связей Московского государства, но иного пути у него в условиях острейшего дефицита профессиональных кадров не было. Так, открытие в конце XV века Печорских рудников оказалось для Руси едва ли «не бесполезным за неимением людей искусных в горном деле», поэтому в Италию столетие спустя был срочно отправлен дворянин Вельяминов, которому было приказано привезти, «чего бы то ни стоило, мастеров, умеющих находить и плавить руду золотую и серебряную» [84] .
84
Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 1043. (Выделено мной – Т. П.)
Специалисты ценились тогда на вес золота, и их утрата воспринималась в качестве невосполнимого ущерба стране и ее правителю. Например, когда в 1547 году саксонец Шлитт по поручению Ивана Грозного решил отобрать в Европе для Московии «художников, лекарей, аптекарей, типографщиков, людей искусных в древних и новых языках, даже теологов» и обратился за разрешением к Карлу V, то император, дав Шлитту «грамоту с дозволением искать в Германии людей, годных для службы Царя», поставил обязательное условие «не употреблять их способностей ко вреду Немецкой Империи» и их собственной жизни [85] . Однако вредить в данном случае стали не московиты, а «сенаторы любекские, беззаконно посадившие Шлитта в темницу», после чего собранные им мастера разбежались и лишь единицы «сумели тайно проехать в Россию и были ей полезны в важном деле гражданского образования» [86] .
85
Там же. С. 749.
86
Там же. С. 750.