КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)
Шрифт:
— И насъ считаешь? — усмхнулся Ефимъ.
— А почему и нтъ?
Ефимъ тряхнулъ головой.
— Ладно, считай и насъ, дядька! — съ глубокимъ вздохомъ воскликнулъ онъ. — Семь бдъ — одинъ отвтъ, а ужъ мы все равно и бглые, и раззоренные... Поднеси-ка еще стаканчикъ, землякъ любезный.
— Пей, Ефимушка, на здоровье, вотъ она, баклажка то!
Раннимъ утромъ дворникъ, его семья и работники были перевязаны, и вся полная „кубышка“ дворника, сохраняемая въ кованомъ сундук, была въ рукахъ крпостныхъ Луки Осиповича Коровайцева. Захватили они и много разной рухляди: тулуповъ, женскихъ шубокъ и душегрекъ, плотныхъ шелковыхъ платьевъ дворничихъ, бухарскихъ шалей, полотна
* * *
Виновница всхъ этихъ событій, „воликолпная“, какъ прозвали ее сосди, Катерина Андреевна Коровайцева весело, широко и пышно жила въ Лаврикахъ, наслаждаясь полнымъ счастіемъ и любовью. Когда Павелъ Борисовичъ, смущенный и обезпокоенный, сообщилъ ей о несчастіи, постигшемъ ея мужа, она дрогнула вся, встрепенулась и яркая краска залила ея прекрасное лицо, а лучистые глаза такъ и засверкали.
— Убили? — воскликнула она, подымаясь съ мста.
— Да, Катенька...
— Такъ чего же ты пасмурный такой, орликъ ты мой? — весело спросила она. — Вдь теперь я свободна, вдь теперь я безъ всякой помхи твоя!
— А теб разв не жаль его?
Катерина Андреевна слегка поморщила свои соболиныя брови.
— Жаль, конечно, онъ добрый былъ, смирный, а все же лучше, что онъ умеръ. Правда? И намъ лучше, да и ему: чтобы онъ мучился?.. Мн вотъ Черемисова жаль; онъ пострадаетъ за то, что наше счастіе устроилъ.
— Онъ выпутается, Катя: вдь онъ честь свою, личность свою защищалъ. Покойникъ Лука Осиповичъ твой бросился на него, пытаясь тяжко оскорбить его.
— Ну, а если выпутается нашъ милый удалой гусаръ, такъ и горя нтъ никакого. Все длается такъ, какъ тому быть должно, мой милый Поль. Безъ смерти Луки не было бы ни моего, и твоего счастія, значитъ, и говорить нечего. Онъ пожилъ, онъ взялъ свое, такъ я тоже пожить хочу. Посуди самъ: разв я для того создана, чтобы въ деревеньк Луки Осиповича грибы солить? Разв я пара ему?
Катерина Андреевна взглянула въ зеркало, обняла Скосырева и, склонивъ ему головку на плечо, проговорила:
— Онъ оттуда проститъ и благословитъ меня. Я ни разу не обманула его, была ему врною женой, да и никогда не обманула бы, еслибъ ты силой не взялъ меня. Онъ долженъ простить меня, долженъ, а я... я помолюсь за него...
Катерина Андреевна заказала по муж сорокоусты въ десяти окрестныхъ церквахъ и послала въ Москву прикащика съ приказаніемъ отыскать могилу Луки Осиповича и поставить надъ его прахомъ дорогой памятникъ. Памятникъ этотъ и до сей поры стоитъ по окраин Лазаревскаго кладбища, и любопытный можетъ, хотя съ трудомъ, прочесть на немъ надпись и стихотвореніе.
Павелъ Борисовичъ только подивился характеру своей обожаемой красавицы и еще больше сталъ любить ее, высоко цня то, что она вся отдалась ему и вмст съ мужемъ похоронила все старое. Она же дала ему и мысль блестяще покончить все дло.
— Чего ты волнуешься, мой милый? — говорила она Скосыреву, когда того засыпали бумагами изъ различныхъ учрежденій „по длу объ убійств помщика Коровайцева и бжавшой жен его“. — Все это пустяки! Ты пошли меня къ этимъ скучнымъ судьямъ, а я скажу вотъ что: скучала я дома, покинутая мужемъ, который то по служб, то на охоту отлучался, и похала съ знакомымъ корнетомъ Черемисовымъ, другомъ моего мужа, въ гости къ помщику Скосыреву, который тоже знакомъ съ нами и въ дом у насъ бывалъ, а въ это время мужъ вернулся, послушалъ болтовни пьяной дворни и поскакалъ
Павелъ Борисовичъ въ восторгъ пришелъ отъ ума и находчивости Катерины Андреевны и ожилъ, помолодлъ. Широко и пышно развернулась жизнь въ Лаврикахъ и лишь одно обстоятельство печалило Павла Борисовича и до бшенства доводило Катерину Андреевну. Обстоятельство это состояло въ томъ, что вс лучшія дамы узда не приняли Катерину Андреевну, а т, которыя приняли, не отдали ей визита.
Свадьба должна была уладить это послднее недоразумніе, и вс помыслы Катерины Андреевны направлены были теперь къ тому, чтобы какъ можно скоре обвнчаться съ Павломъ Борисовичемъ и поставить свой домъ первымъ въ округ, а Павла Борисовича провести въ предводители.
XV.
Слдствіе по длу Черемисова было окончено и арестованнаго гусара выпустили на свободу, обязавъ подпискою о невызд изъ Москвы впредь до особаго распоряженія. Изъ полка Черемисовъ принужденъ былъ выйти, такъ какъ дло о похищеніи имъ жены дворянина Коровайцева дошло до высшаго начальства и скомпрометировало Черемисова.
Безъ гроша денегъ, похудвшій и обросшій бородой, явился Черемисовъ на свою покинутую квартиру. Отпустивъ деньщика въ полкъ, Черемисовъ остался съ однимъ дворовымъ человкомъ Сашкой, не покидавшимъ барскаго дома и имущества и готовымъ скорй умереть съ голоду, чмъ уйти куда нибудь. Все, до послдней брошенной пуговицы, нашелъ Черемисовъ въ цлости и подивился на то, чмъ былъ живъ его врный Сашка, оставленный безъ гроша.
— Жилъ хорошо, — отвтилъ барину Сашка, и улыбка играла на его румяномъ полномъ лиц. — Рази въ Москв пропадешь, сударь? Въ Москв только дуракъ пропадетъ.
— Да чмъ же ты жилъ? — спросилъ Черемисовъ.
— Около пріятелей кормился. Дворни вокругъ сколько угодно, только гуляй съ ней. Вотъ четыре рубля мн подарили, жилетку шелковую, а сытъ и пьянъ кажинный день былъ. Сичасъ у генерала Пронина экономка Лукерья Даниловна, какая ласковая баба — страхъ! Какъ утро, такъ и несетъ мн фриштикъ [14] .
14
ФРИШТИК и фриштык или фрыштик [нем. Fr"uhst"uck] (разг. устар.) — Завтрак.
А вот, посмотрим, как пойдет дело после фриштыка, да бутылки-толстобрюшки. Гоголь. Петербургский русский никогда не употребляет слово: "завтрак", а всегда говорит "фрыштик", особенно напирая на звук фры. Достоевский. (Толковый словарь Ушакова, 1935-1940).
Сашка засмялся, оскаливъ блые крпкіе зубы.
— Каклеты лъ, четыре раза щиколадъ пилъ! — хвастливо заявилъ онъ.
— Ахъ ты, рожа, рожа! — смясь проговорилъ Черемисовъ. — И изъ моихъ вещей ничего не продалъ?
— Нешто я смю барское добро трогать? Я его берегъ, не отходилъ отъ него, и какъ пришли сюда бродяги коровайцевскіе васъ искать да связали насъ, такъ я всего больше опасался за имніе ваше. Одначе ничего не тронули, ушли. Храни Богъ, на васъ бы не наткнулись теперича. Очинно они за барина своего озлоблены.