КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Пазухин Алексей Михайлович

Черемисовъ, извщенный о покушеніи на его жизнь людьми Коровайцева, нисколько не встревожился этимъ и не думалъ бояться. Другія у него были теперь заботы — достать денегъ. Изъ раззореннаго, давнымъ давно заложеннаго и перезаложеннаго имнія ждать было нечего; нечего было и заложить, за исключеніемъ разв носильнаго платья и пары ковровъ, а у всхъ московскихъ заимодавцевъ было занято и подъ векселя, и подъ заемныя письма, и подъ сохранныя росписки. У пріятелей, у людей своего круга, Черемисовъ никогда не занималъ.

Собравъ все то, что можно было продать, Черемисовъ позвалъ жида фактора [15]

и сбылъ чрезъ его посредство все это, выручивъ съ большимъ трудомъ сто рублей ассигнаціями. Черезъ этого же жида онъ отыскалъ портнаго и сшилъ себ въ кредитъ статское платье, навки и чуть не со слезами сбросилъ венгерку, ментикъ и шашку. Обновивъ штатское платье и вспрыснувъ его поражающимъ количествомъ рома и шампанскаго въ кругу пріятелей, Черемисовъ озаботился насчетъ денегъ. Он были очень нужны эксъ-гусару. Необходимо было създить въ Петербургъ и похлопотать о дл, необходимо было внести проценты въ Опекунскій совтъ за заложенное имніе и спасти хотя часть его, чтобы имть уголокъ подъ старость.

15

Факторъ — исполнитель разныхъ порученій, сводчикъ, мелкій длецъ.

«Что жидъ — то факторъ» (Западн. губ.). (Сборник образных слов и иносказаний, 1904).

Отыскавъ денегъ, Черемисовъ не пропалъ бы: за лихаго гусара, да еще съ имніемъ, въ Москв выдали бы и богатую, и хорошенькую невсту, а ему стала надодать холостая безпутная жизнь и поманило его къ тихой пристани, къ ласк врной супруги, къ чистымъ объятіямъ жены. Крпко задумался Черемисовъ и вспомнилъ о купц Латухин, которому онъ случайно оказалъ услугу. Тогда же онъ, шутя, намекнулъ купцу, что займетъ у него при случа денегъ, и купецъ изъявилъ полнйшую готовность дать сколько угодно. Теперь въ самую пору обратить эту шутку въ дло. Купецъ дастъ подъ заемное письмо. Онъ богатъ, тысяча, дв ассигнаціями — не ахти какая сумма, тмъ боле, что Черемисовъ покажетъ ему документы на имнье, и купецъ будетъ видть, что у гусара еще есть кое что. Весело засвиталъ Черемисовъ, закурилъ трубку и позвалъ Сашку.

— Одваться мн, умываться, бриться! — приказалъ онъ. — Живо чтобы, въ одну минуту. Да найми мн парныя сани на весь день.

Въ венгерк изъ синяго сукна съ черными шелковыми шнурками и кистями, въ срыхъ панталонахъ съ широчайшими раструбами, выбритый, надушеный и завитой, отправился Черемисовъ къ Латухину, узнавъ его адресъ чрезъ всевдущаго Сашку.

Было часовъ двнадцать утра, когда Черемисовъ подъхалъ къ дому Ивана Анемподистовича. Оставивъ сани у воротъ, онъ вошелъ во дворъ и поднялся по чистой, крашеной лстниц наверхъ. Служанка двушка встртила его еще въ сняхъ и пвучимъ голосомъ спросила:

— Вамъ кого это надыть?

— Мн, голубушка, надо видть Ивана Анемподистовича Латухина. Дома онъ?

— Нтути его, онъ въ город.

— А когда онъ будетъ?

— Не знаю когда. Поди, скоро придетъ обдать. Да ты подожди, я у самой спрошу.

— Это у жены, что ли, его?

— Нтути у его маменьки спрошу. Онъ еще не женимшись. Подожди тутъ, я спрошу. А какъ о теб сказать то?

— Скажи, что помщикъ Черемисовъ, Аркадій Николаевичъ. По длу, молъ.

Служанка пошла и вернувшись пригласила Черемисова въ горницы. Въ чистомъ, очень богато по тогдашнему времени убранномъ зал встртила Черемисова мать Ивана Анемподистовича и попросила его приссть.

— Скоро, чай, будетъ Ваня то, батюшка, подождите, — сказала она. — Не прикажите ли попотчивать чмъ нибудь вашу милость! Не побрезгуйте,

сударь, выкушайте чего нибудь. Сынокъ то мой женихомъ состоитъ, такъ въ самую пору теперича всякаго гостя угостить.

— Очень радъ, матушка, благодарю васъ, — поклонился Черемисовъ. — Я человкъ военный и всякому угощенію предпочитаю водку.

Старушка ушла и сейчасъ же вернулась со служанкой, которая несла большой подносъ съ графиномъ водки, съ балыкомъ, икрой, грибками и всякаго рода закусками на маленькихъ фарфоровыхъ тарелочкахъ съ золотыми „пукетами“. Другая служанка внесла такія же тарелочки съ пряниками, съ калеными орхами, съ изюмомъ и пастилой.

— Кушайте, батюшка, не побрезгуйте, — поклонилась старушка. — Займитесь тутъ чмъ угодно, на что глаза глядятъ, а я сичасъ пирогъ вынимать пойду, пирожкомъ горячимъ васъ попотчую.

— Весьма пріятно, матушка, благодарю васъ, а чтобы мн одному не скучно было, такъ вы покажите мн невсту вашего сына, я съ ней пока побесдую.

— Сейчасъ придетъ, сударь. Я ужь говорила ей, и она маленько снаряжается. Нельзя же невст къ дорогому хорошему гостю по домашнему выйти. Кушайте, батюшка, прошу покорно.

Старушка удалилась, а Черемисовъ безъ церемоній и съ большимъ аппетитомъ выпилъ водки и закусилъ янтарнымъ балыкомъ. Наливая вторую рюмку, чтобы выпить и закусить чудною осетриной съ жирными золотистыми пророслями, Черемисовъ услышалъ сзади легкіе шаги и шуршанье шелковаго платья. Онъ поставилъ графинъ и оглянулся.

Чудной красоты молодая двушка, одтая со вкусомъ и по мод, входила въ залу, неся подносикъ съ бутылкой сладкой малаги. Стройная брюнетка съ темно-синими глазами, гибкая, граціозная, съ цлою массой темныхъ волосъ, красиво причесанныхъ на античной головк, съ нжнымъ румянцемъ на щекахъ, не смуглыхъ, какъ у большинства брюнетокъ, а блыхъ, какъ фарфоръ, двушка эта была поразительно хороша въ своемъ нарядномъ туалет изъ свтло-синяго шелка съ кружевами и лентами, сшитаго, очевидно, лучшей портнихой. Узкая юбка, съ оборками изъ черныхъ кружевъ, облегала ея круглый станъ, высокую талію стягивалъ кушакъ изъ широкой пестрой ленты, пышныя рукава изъ темно-синяго бархата поддерживались на плечахъ бантами изъ лентъ, на груди, выступающей изъ-подъ глубокаго вырза лифа, сверкалъ алмазный медальонъ на нитк крупнаго жемчуга; жемчужныя же серьги низко спускались отъ красиваго розоваго ушка чуть не до самыхъ плечъ.

Черемисовъ ахнулъ, что называется, и совсмъ растерялся. Онъ никогда не ожидалъ встртить въ купеческомъ дом такую красавицу. Были, конечно, красавицы и въ тогдашнихъ купеческихъ домахъ, но тогда очень еще немногія изъ купеческихъ женъ и дочерей одвались со вкусомъ и по мод, тяготя еще къ тяжелымъ штофнымъ юбкамъ, къ стеганымъ душегрейкамъ и шелковымъ шугаямъ на ват, а голову покрывая платочками въ двицахъ и шелковыми косыночками-головками — посл замужества. По мод, „по-господски“, одвались очень немногія, и это считалось новшествомъ, не всегда одобряемымъ. Вошедшая въ залу двушка была совершенная „барышня“ и не только по костюму, но и по манерамъ, по умнью держать себя.

Черемисовъ щелкнулъ каблуками, пожалвъ въ эту минуту своихъ шпоръ съ „малиновымъ звономъ“, — поклонился и отрекомондовался, закрутивъ усъ.

Двушка поклонилась ему тоже, поставила подносъ на столъ и безъ жеманства, безъ ужимокъ, которыя тогда были въ большой мод среди купечества, предложила гостю откушать сладкаго вина.

— Благодарю васъ, — поклонился Черемисовъ. — Я съ кмъ же имю удовольствіе говорить? Вы, вроятно, родственница Ивана Анемподистовича?

— Я его невста, — отвтила двушка.