КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Пазухин Алексей Михайлович

— Вы простили мн все? — спросилъ Черемисовъ.

Катерина Андреевна глубоко вздохнула и потупила глаза.

— Стараюсь. Вы были причиною гибели моего бднаго мужа, моего добраго Луки Осиповича, но вдь вы только защищали свою честь. Да, я простила вамъ все. Вы помогли найти мн мое теперешнее счастіе.

Катерина Андреевна улыбнулась, взглянула на Скосырева и прижалась къ нему, обвивъ его руку своими блыми, какъ изъ слоновой кости выточенными руками, которыя были видны изъ-подъ широкихъ разрзныхъ рукавовъ капота до плечъ.

Черемисовъ нашелъ, что Катерина Андреевна

очень похорошла, и это была правда. Она точно разцвла еще пышне, какъ разцвтаетъ роза, перенесенная въ самую благопріятную для нея атмосферу теплицы. Выигрывала Катерина Андреевна и отъ наряднаго туалета, сдланнаго лучшею портнихой, и отъ обстановки. Извстно, что красавицы всегда выигрываютъ отъ обстановки, какъ картина отъ рамы.

Гостя увели въ столовую, куда подали чай и кофе и завтракъ. Все было изящно, на всемъ лежалъ отпечатокъ руки женщины и женскаго вкуса. Черемисовъ не узналъ даже лакеевъ, которые были все т же, но вс преобразились не только по костюмамъ, но и во всемъ. Было немножко монотонно и черезъ-чуръ ужъ чинно, но за то и самый взыскательный человкъ не могъ бы найти недостатковъ въ прислуг, въ обстановк, въ сервизахъ, въ качеств поданнаго на столъ.

Черемисовъ въ тайн жаллъ прежняго Скосыревскаго житья, когда столъ ломился отъ бутылокъ съ винами, отъ тяжелыхъ пуншевыхъ чашъ, когда служили бравые ребята въ чекменяхъ и хорошенькія служанки во всевозможныхъ костюмахъ, а около стола плъ, заливаясь, хоръ красавицъ, но теперь за то была очаровательная хозяйка, изящная дама, а Черемисовъ любилъ не только попойки, но и общество дамъ. Онъ пилъ не много, надясь потомъ со Скосыревымъ наверстать потерянное, и весело болталъ, разсказывалъ о московскихъ новостяхъ, о своихъ планахъ.

— Коня и сабли не жалешь? — спросилъ Скосыревъ.

Черемисовъ вздохнулъ.

— Жаль, конечно, да что же длать? Если будетъ война, такъ пойду опять, а если нтъ, такъ женюсь, уду въ деревню и заживу помщикомъ, буду по полямъ съ борзыми рыскать, на ярмаркахъ въ карты играть и жидовъ бить.

— А жениться вы не прочь? — спросила Катерина Андреевна. — Если хотите, я вамъ невсту найду, у насъ есть премиленькія сосдки.

— Благодарю васъ, но я уже влюбленъ.

— Да?

— По горло!

— Въ кого же это?

— О, если-бъ вы знали, въ кого!

— А что? Разв это моя знакомая?

— Нтъ-съ, не то... Я не скажу, это тайна.

— Даже тайна?

— Да.

— Ого, это интересно! Я женщина, мосье Черемисовъ, и любопытна, какъ вс женщины, а потому вы напрасно сказали мн про тайну: я ее выпытаю отъ васъ.

Черемисовъ ничего не отвтилъ и покрутилъ усы. Образъ чудной двушки всталъ передъ нимъ, какъ живой, и гусаръ почувствовалъ такую страсть къ этой двушк, что забылъ все на свт. Глубоко задумавшись, онъ молча просидлъ минутъ пять, не замчая, что хозяева съ улыбкой переглядывались, а Катерина Андреевна насмшливо взглядывала на него.

— Вы, должно быть, очень влюблены, Аркадій Николаевичъ, — спросила она.

Черемисовъ очнулся.

— Очень, Катерина Андреевна!

— И безнадежно?

— Почти. Моя красавица принадлежитъ другому.

— Она замужемъ?

— Она невста.

— Такъ

отбей ее у жениха, — сказалъ Скосыревъ. — Ты любилъ когда то скачки съ препятствіями.

— На этомъ препятствіи, пожалуй, голову сломишь. Э, будетъ объ этомъ! Я пріхалъ къ вамъ развлечься, и вы ужъ постарайтесь меня утшить.

— Это нашъ долгъ, — отвтила Катерина Андреевна. — Я васъ повезу къ нкоторымъ изъ сосдей, и вы найдете тамъ, въ кого влюбиться со взаимностью.

Посл очень поздняго обда Черемисовъ лежалъ на кровати въ отведенной ему комнат и курилъ трубку, прихлебывая старое венгерское. Скосыревъ тоже прилегъ на диванъ и курилъ сигару.

— Я очень счастливъ, мой милый другъ, — говорилъ онъ, — и глубоко признателенъ теб: ты вдь способствовалъ этому счастію, не щадя себя. Я твой вчный должникъ и слуга. Катерина Андреевна чудная женщина, она очаровательна, прелестна! Да, я очень счастливъ, Аркадій, и даже не замчаю тхъ цпей, которыя на меня наложила моя Катенька.

— А наложила таки цпи?

— Да. О, она съ характеромъ и даромъ своей любви она не отдаетъ, она знаетъ себ цну! Она потребовала отъ меня не то чтобы жертвъ, а нкоторыхъ лишеній. Напримръ, она не любитъ, когда я много пью, вывела изъ употребленія много такого, къ чему я привыкъ, подтянула домъ, завела во всемъ порядки, вывела моихъ бдныхъ шутовъ и приживальщиковъ, уничтожила хоръ. Ну, ревнива она, о, какъ ревнива, бда! Боже сохрани хоть слегка поухаживать за кмъ нибудь, о шалости же, объ интрижк и не думай!

— Однако, вокругъ тебя множество хорошенькихъ горничныхъ, а ревнивыя дамы обыкновенно окружаютъ себя рожами.

— Нтъ, Катенька любитъ хорошенькихъ, но поставила ихъ такъ, что вс он духа ея боятся и какъ монашенки вс. Она, братъ, вонъ какая у меня, — великосвтская дама по манерамъ, нигд въ грязь лицомъ не ударитъ, а въ то же время вотъ какъ всю челядь мою держитъ!

Скосыревъ сжалъ кулаки.

— Ее боятся вс, какъ огня, а ея бархатныя ручки умютъ давать наичувствительныя пощечины и превосходно держатъ пучекъ розогъ. Она дама въ гостинной и хозяйка у себя.

— Теб не скучно безъ стариннаго то? — спросилъ Черемисовъ. — Не манитъ этакъ кутнуть по старому, окружить себя женщинами?

— Никогда! Да вдь это же блаженство быть съ Катею, вдь это земной рай!

— Ну, и слава Богу, если такъ, живи себ, только очень то замундштучивать [17] себя не давай, а то, братъ, эти барыни любятъ нашего брата на корду [18] взять и засдлать полнымъ вьюкомъ. Смотри, какъ бы бархатныя то ручки и на тебя когти не выпустили.

17

Взнуздать мундштуком (лошадь). Мундштук — твердая, обычно металлическая, часть уздечки, вставляемая в рот животного, обычно лошади.

18

Корда или лонжа — прочная тесьма, предназначенная для прогонки или работы лошади по кругу.