Кузьма Минин на фоне Смутного времени

Перхавко Валерий Борисович

Женская доля

Положение жены Кузьмы Минина, ставшей в 1616 г. вдовой, невозможно понять без обращения к материалам о социально-правовом статусе, повседневных заботах и экономической активности русских горожанок XVI–XVII вв., которые до сих пор недостаточно исследованы историками. Лишь в капитальной монографии Ю. А. Мизиса обобщены немногочисленные документы XVII в. из городов Центрального Черноземья об участии посадских женщин в торговых операциях^{144}. Но их жизнь, во-первых, не ограничивалась одним лишь товарообменом, а, во-вторых, нуждается в более полном и всестороннем освещении на протяжении более длительного периода и в общерусском масштабе. Очень важно избежать при этом как архаизации, так и модернизации, то есть при оценке социально-экономического и бытового положения женщины допетровской

России учитывать нюансы исторической психологии, исходить из устоявшихся представлений и традиций того времени, отличавшихся от более поздней (и тем более современной) эпохи. Речь идет, прежде всего, о рядовых горожанках — женах черных посадских людей, мелких торговцев и ремесленников.

Чем же жили, помимо забот о семье и домашнем хозяйстве, рядовые посадские женщины в допетровской России, были ли они все темными и забитыми, имели ли право самостоятельно заниматься торгово-предпринимательской деятельностью, каков был их юридический статус в русском обществе? Попытаемся ответить на поставленные вопросы и дать объективную оценку социально-экономическому положению женщины из посадской среды России эпохи Средневековья и раннего Нового времени.

Наибольшую ценность для нас в этом плане представляют законодательные памятники, актовые материалы (прежде всего, челобитные, духовные и рядные грамоты), приказная документация, писцовые, переписные, дозорные, вкладные, кормовые и поминальные книги, записки иностранцев. Вместе с тем заметим, что гендерный аспект практически не отразился в летописании.

Законодательство Российского государства охраняло честь горожанок в зависимости от социального и имущественного положения их мужей. Согласно статье 26 Судебника 1550 г. штраф за «бесчестье» полагался «…торговым гостем болшим пятдесят Рублев, а женам их вдвое против их бесчестиа; а торговым людем и посадцким людем и всем середним бесчестиа пять рублев, а женам их вдвое бесчестиа против их бесчестиа;…черному городцкому человеку молодчему рубль бесчестиа, а женам их бесчестиа вдвое»^{145}. Таким образом, штраф в пользу жены рядового малоимущего горожанина составлял 2 рубля, а супруги зажиточного посадского жителя — 10 рублей. Законодатель оценивал честь представительниц «слабого» пола в два раза выше чести их мужей одного и того же социального положения. Очевидно, эта норма наказания за оскорбление жен купцов и посадских людей была впервые оформлена только в Судебнике 1550 г.

Штраф в удвоенном размере за «бесчестье» женщин (в том числе из посадской среды) зафиксирован и в Судебнике 1589 г., который предназначался для северных уездов Европейской части России: «А торговым людем посадцким и всем середним безчестия петь рублев, а женам их вдвое»^{146}. Согласно Соборному уложению 1649 г. за «бесчестье» жен «лутчих» тяглых посадских людей черных сотен и слобод могли взыскать с обидчика штраф в 14 рублей, средних людей — 12 рублей, малоимущих людей и жителей казенных сотен — 10 рублей^{147}. Для сравнения: «старицам местным» полагалось денежное возмещение в размере 5 рублей, просвирницам — 3 рублей. Честь дочерей оценивалась в четыре раза больше отцовского «оклада»^{148}.

Имущественные права средневековых русских горожанок имели гендерную специфику. Согласно Новгородской судной грамоте (XV в.), представители купечества, подобно боярам и «житьим людям», имели право вести судебные споры не только относительно собственных земельных владений, но и земель, принадлежавших их женам^{149}. Претендуя на пожню, которой ранее владел торговец-прасол Ананья, «Тимох Иванов холовской рядовитин» с улицы Легощей положил «приданую грамоту жене своей Афросинье да ее детей» (информация из отписной книги пригородных пожен Великого Новгорода 1536 г.)^{150}.

Вот какие правовые гарантии дал купцам перед восшествием на престол в 1606 г. боярский царь Василий Шуйский (его крестоцеловальная грамота воспроизведена в Пискаревском летописце и в «Ином сказании» конца первой четверти XVII в.): «…у гостей, и у торговых, и у черных, хоти которой по суду и по сыску дойдет и до смертные вины, и после их у жен и у детей дворов и лавок, и животов не отнимати, будет с ними они в той вине не были и невинны…»^{151}. Как видим, власти не проводили конфискации движимого и недвижимого имущества у домочадцев, чьи главы семейств из торговой

среды были осуждены даже за самые тяжкие преступления перед государством.

Вдовы и их дети имели первоочередное право на покупку вотчин, принадлежавших их мужьям и отцам (указ от 16 февраля 1628 г., подтверждавший положения приговора 9 октября 1572 г.)^{152}. Овдовевшая русская женщина с одним ребенком могла рассчитывать на треть наследства, что было известно даже заезжим иностранцам^{153}. Митрополичьим указом, принятым не позже 14 марта 1561 г., в дополнение к более раннему указу от 2 января 1557 г., объявлялись недействительными те духовные грамоты женщин, которые удостоверялись одними лишь мужьями без других свидетелей воли душеприказчиц из числа их родственников («их племя»): «Которая жена умрет, а напишет в духовной мужа своего в приказщики, и тому мужу в приказщикех не быти, а та духовная не в духовную, потому что жена в его воле: что ей велит писати, то она пишет» (1557 г.); «А в которых духовных муж у жены в приказе пишется один, а сторонних людей с ним в той духовной не будет, и тем духовным не верити» (1561 г.)^{154}. Согласно статейному списку из девяти указов, одобренных 3 декабря 1627 г., бездетной вдове после смерти мужа доставались приданое и четверть имущества и недвижимости, за исключением родовых и выслуженных вотчин^{155}. Таким образом, законодательство феодальной России ограждало имущественные интересы представительниц «слабого» пола, в том числе из посадской среды, от посягательств мужей и их родичей.

Женщины упоминаются в пяти статьях главы XIX «О посадских людях» Соборного уложения 1649 г. Согласно статье 21, «которые посадские люди давали дочерей своих девок за водных за всяких людей, и тех водных людей их в черныя слободы не имати». Вместе с тем, если вольный человек женился на тяглой посадской вдове (статья 22) либо переходил после женитьбы в дом супруги, дочери посадского жителя (статья 23), то его причисляли к тяглому посадскому населению^{156}. Посадские девицы и вдовы, вышедшие замуж за беглых кабальных людей, крестьян или бобылей, вместе с мужьями и детьми отдавались владельцам беглецов (статья 37). Но если отец бежавшей из дома девицы либо вдовы, вступившей без его согласия в брак с подневольным человеком, обращался с челобитной к царю, всю новую семью переводили в состояние тяглого посадского населения (статья 38)^{157}. При этом имена и прозвища женщин не встречаются ни среди поручителей, ни среди свидетелей («послухов») при составлении разного рода частных актов (купчих, меновых, продажных, рядных грамот, завещаний и др.).

Кажется, не вполне объективно по отношению, по крайней мере, к русским высказывался Михалон Литвин, автор трактата «О нравах татар, литовцев и москвитян» (1550 г.): «Ни татары, ни москвитяне (Mosci) не дают женщинам никакой воли… Они не имеют у них прав»^{158}. В переписной книге Можайска 1595–1598 гг., наряду с владельцами дворов из числа мужчин-ремесленников и мелких торговцев определенной специализации, на каждой улице указывались вдовьи дворы^{159}. В 1673 г. вдовам принадлежали 49 из 503 дворов на посаде в Пскове, и посадские люди обращались к воеводе с просьбой освободить вдовьи дворы от тягла^{160}.

Женщины могли не только продавать, но также закладывать и жертвовать принадлежавшие им торговые помещения и другие владения. Аксинья, жена посадского человека Костромы Ивана Никитина, пожертвовала в 1569 г. Ипатьевскому монастырю две пожни^{161}. Кто-то из вдов уходил в монастырь. Очевидно, перед постригом в 1566/67 г. «Анна Анфимова, дочь Дылева, сделала вклад в Троице-Сергиев монастырь по сыне своем Андрее Бахтияре да по муже своем Иване у Соли Галицкие на посаде двор свой и с огородом, а на дворе хором; две горницы да 2 повалуши, да двои сени, поварня пивная, погреб, сенница изба ветчаная, ледник, сушило дощаное на зарубе с переходы, мыльня с сеньми, конюшня, сенница, да в огороде житница; варницу ватагу на большом колодязе с цреном и со всеми варничным нарядом, да анбар соляной с полатьми в струбех 23 венца, да на реке на Солонице луг повыше посаду»^{162}. Приведенная вкладная запись позволяет представить быт зажиточной семьи, занимавшейся добычей и продажей соли.