Кузьма Минин на фоне Смутного времени

Перхавко Валерий Борисович

Среди населения улиц Варварки и Ильинки московского Китай-города, по данным переписной книги 1638 г., можно было встретить и обладателей думных чинов, и служилых людей «по отечеству» более низких рангов, и приказных людей (дьяков и подьячих), и священников, и членов купеческих корпораций, и холопов^{136}. Такая же картина была характерна и для Белого города, о чем свидетельствует, в частности, описание центра Москвы, сделанное после апрельского пожара 1629 г.^{137} Понятно, что аристократия в своей повседневной жизни не могла обойтись без приходского духовенства, ремесленников, слуг-холопов, торговцев, живших на территории вблизи городских дворов знати, хотя большая часть

рядового посадского («черного») населения столицы проживала в более отдаленных от Кремля районах (сотнях и полусотнях) Белого города и Земляного города. Казенные ремесленники определенных специальностей (ткачи, кузнецы и др.), ямские охотники (ямщики), стрельцы чаще всего селились компактно в слободах.

В расположении усадеб представителей разных чинов в провинциальных городах России прослеживаются определенные социальные маркеры. Проанализировав материалы XVII в. из Великого Устюга, Вологды, Нижнего Новгорода и Мурома, Л. А. Тимошина выявила, что топография дворов гостей и членов Гостиной сотни «подчинялась определенным закономерностям, основными из которых были концентрация дворов и приезжего, и местного купечества на перекрестках водных и сухопутных путей, вдоль основных торговых дорог или набережных рек и создание крупных городских усадеб или слобод, значительно превышающих по своим размерам дворы рядовых горожан, крупнейшими купцами, в основном, уроженцами данного города или лицами, тесно связанными с ним в своей торгово-промысловой деятельности»^{138}.

Общностью интересов отличались жители новгородских концов, московских сотен и полусотен, государевых и частновладельческих (до посадской реформы 1649–1652 гг.) белых слобод. В Москве существовали Кадашевская, Кузнецкая, Мещанская, Садовая, Хамовная и другие слободы. Стрелецкие, ямские и прочие казенные слободы имелись и в других городах России XVII в.

Первичными родовыми и хозяйственными ячейками российского общества были малые и большие семьи^{139}. На материалах переписной книги Вологды 1678 г. М. С. Черкасова выделила три типа городских семей: 1) семьи прямого родства; 2) семьи бокового родства; 3) семьи с неродственниками. Самой распространенной в Вологде (55,2 процента) была малая отцовская семья, которая состояла из супругов и неженатых еще сыновей^{140}. Иная картина характерна для южных уездов Европейской части России, где число односемейных дворов с одним хозяином в разных городах в XVII в. колебалось от 9 до 28 процентов, но чаще всего один двор занимали несколько поколений посадской семьи^{141}. Институт семьи играл важную роль не только в процессе воспроизводства, но и в социализации, передаче жизненного и хозяйственного опыта, национально-конфессиональных традиций, культурно-бытовых устоев.

Главным отличительным признаком в России была не национальность, а религиозная принадлежность человека. Предпочтение, естественно, отдавалось православным, разделившимся в результате церковной реформы царя Алексея Михайловича на никониан, перешедших на новые обряды и богослужебные книги, и старообрядцев, стойко, порой до фанатизма, выступавших за «старую веру» и обрядность. Против церковной реформы выступало прежде всего низшее приходское духовенство (как городское, так и сельское), близкое по уровню и образу жизни к рядовым горожанам и крестьянам^{142}.

На протяжении XVII в. в России сосуществовали несколько разновидностей социальной стратификации:

1) социально-правовое деление (категории свободных и несвободных людей, чины, совокупности которых представляли собой предсословные группы);

2) социально-экономическое деление по отношению к средствам производства (внутри чиновных разрядов);

3) социально-профессиональное деление (занятия и профессии разной степени престижности, специфики и доходности);

4) социально-имущественное деление по состоянию и доходам (высший, средний, низший,

беднейший слои);

5) социально-территориальное деление (исторически сложившиеся уезды, сельские и посадские общины, городские районы, сотни, слободы, улицы и др.);

6) социально-корпоративное деление (дворянские уездные корпорации и десятни, трудовые коллективы-артели, торговые ряды, ремесленные слободы, купеческие товарищества, монашеские общины);

7) социально-фискальное деление (фискальные единицы, объединенные круговой порукой);

8) социально-религиозное деление (конфессии с неравноправным положением, внутриконфессиональные группы;

9) социально-родственное деление (большие и малые семьи);

10) социально-возрастное и половое деление (несовершеннолетние, совершеннолетняя неженатая и незамужняя молодежь, люди зрелого возраста, пожилые люди).

Социальное устройство общества допетровской России превратилось в сложнейший механизм как взаимодействия, так и отторжения разных сил, чинов, должностей, предсословных (квазисословных), имущественных, профессиональных, территориальных, конфессиональных групп и внутригрупповых прослоек. Наряду с объективными факторами на настроения и позиции разных представителей одного и того же чина, одного и того же сословия, одной и той же социально-профессиональной (территориальной, корпоративной, конфессиональной) общности, одной и той же имущественной группы влияли и субъективные обстоятельства.

В отечественной историографии XX в. под воздействием догматического марксизма делался упор на антагонистическом характере вертикальной структуры феодального общества, на неравноправии больших групп людей в социально-юридическом (сословия) и социально-экономическом (классы) отношениях. Однако наряду с вертикальной структурой существовали разнообразные горизонтальные социальные общности, члены которых были связаны между собой в повседневной жизни. Горизонтальные общности возникали и на основе вложения капиталов для торговли (складничества), и на базе общей недвижимой собственности (шабры-совладельцы соляных колодцев), и путем объединения трудовых усилий (промысловые артели и ватаги бурлаков, охотников). Обстановка внутри горизонтальных общностей отличалась неоднозначностью, выражавшейся в сочетании взаимопомощи, круговой поруки, элементов клиентелизма, патернализма, патроната (закладничество) с имущественным расслоением, поляризацией служебных и фискальных интересов^{143}.

Разветвленное социальное древо постепенно обросло пышной многоцветной кроной. И его картина, изображаемая нередко только при помощи двух красок (черной или белой) либо на основе жесткой схемы классов и сословий, выглядит упрощенной и, как результат, искаженной. Внутри и феодальной среды, и воинской среды, и приказной среды, и купеческой среды, и посадской среды, и крестьянской среды, и среды духовенства проявлялись как общие, сближающие интересы и черты, так и разного рода противоречия (на чиновной, должностной, имущественной почве).

Давно пора уже отказаться от создания искусственно-механических схем устройства феодального общества (не существовавших классов и не оформившихся еще сословий) за счет одномерной и субъективной подборки материалов и догматической их интерпретации. Реальная структура российского социума допетровской эпохи представляется более сложной, разветвленной, разноуровневой.

Социальное пространство России менялось на протяжении столетий, особенно в переломные эпохи. Члены вертикальных и горизонтальных групп разного уровня находились в прошлом и находятся сегодня в состоянии постоянного социального взаимодействия. Вертикально-горизонтальная структура антагонистического общества обеспечивала его относительную социально-экономическую стабильность. А ее ослабление либо резкие деформации приводили к нежелательным для верхушки катаклизмам. В результате резкого ухудшения экономического и правового положения в поляризованном обществе вспыхивали крупные социально-политические волнения. Впервые они приобрели характер подлинной гражданской войны именно в Смутное время начала XVII столетия.