Кузьма Минин на фоне Смутного времени
Шрифт:
На современников произвели огромное впечатление «великий голод» и эпидемии 1601–1604 гг., предшествовавшие Смуте. Об этих драматических событиях помнили и в середине XVII в., в царствование Алексея Михайловича. «Сказание о иконе Троицы на Мезени», повествующее о жизни крестьян села Лампожня на Мезени во время голода в 1602 г., было написано в «славном и преименитом царствующем граде Москве при храме Святыя единосущныя Троицы в среднем граде Китай, близ врат Святыя Варвары» в 1648 г. «от некоего многогрешнаго и непотребнаго раба Ивана, купца того же царствующего града Москвы» по просьбе некоего боголюбца Федора{241}. Как говорится в «Сказании», в царствование Б. Ф. Годунова в 1602 г. случился «глад велик во всей велицей России и не бысть того предела Российскаго идеже не бысть сей гнев Божии гладный, достиже убо той и до самых северных стран русския земли, прилежащих близ великаго моря окияна (Кевроли и Мезени. — В. П.)»{242}.
В
Не избавилось население России от голода и повальных болезней и в Смутное время. Московское войско, осаждавшее в начале 1605 г. Кромы, где укрепились сторонники Лжедмитрия I, поразила дизентерия: «Грех ради приде под Кромы на ратных людей скорбь велия, мыть». Слово «мыть» означало «расстройство желудка, понос»{243}. По указанию Бориса Годунова ратным людям направили из Москвы «всяково питья и всяково зелья, кои пригодны к болезнем и от тово ж им учини помощ велию»{244}. От голода и болезней страдало взбунтовавшееся в конце концов население Астрахани. По сообщению Исаака Массы, на острове Балчик (в 18 километрах к северу от Астрахани) в лагере воеводы Ф. И. Шереметева, осадившего восставший город, оказалось «примерно полторы тысячи купцов из Астрахани и других мест по берегам Каспийского моря, бежавших туда со всем своим имением» (цифра, скорее всего, преувеличена). И они были вынуждены оставаться там в течение двух лет, «терпя великие бедствия… и многие перемерли, так как среди них распространились жестокие поветрия от холода, голода и лишений»{245}. Моровое поветрие («мор великий») посетило в 1606 г. и Новгород Великий, где от него скончался воевода князь М. П. Катырев{246}. Князь С. И. Шаховской был обижен на Василия Шуйского зато, что царь отправил его в Новгород Великий «в мор» 1606 г.
В большинстве случаев гарнизоны и мирные жители Корелы, Смоленска, Троице-Сергиева монастыря и др., осаждавшихся иноземными интервентами и их русскими пособниками, несли потери от цинги. Группа специалистов в сфере археологии и палеомедицины из Института археологии РАН недавно обнародовала результаты исследования остеологических материалов из раскопанного в 2007, 2009 и 2010 гг. кладбища XVI–XVIII вв. при церкви Св. Иоанна Златоуста в центральной части Ярославля{247}. На костях детей, умерших в возрасте от одного до четырех лет, живших в конце XVI — начале XVII в., были выявлены множественные локальные кровоизлияния-геморрагии и пороз, оказавшиеся следами проявления цинги. Нехватка витамина С отрицательно сказывалась на формировании коллагена, из которого в основном состоит органическая матрица кости. Причем процент следов цинги в детских костях в XVII в. постепенно уменьшается, но зато появляются симптомы врожденного сифилиса, что, возможно, связано с неупорядоченными либо насильственными половыми контактами матерей с многочисленными иностранными наемниками (немцами, шведами, французами и др.), польско-литовской солдатней и казаками, наводнившими в годы Смуты многие уезды Европейской части России{248}. Сифилитические поражения обнаружены и при рентгенологическом исследовании костных останков с кладбища XVII — первой половины XVIII в. в Вятке{249}.
С 23 сентября (ст. ст.) 1608 г. по 12 января 1610 г. длилась осада Троице-Сергиева монастыря польско-литовским войском под командованием Я. П. Сапеги, действовавшим совместно с русскими тушинцами. Ксения Годунова, находившаяся в монастыре, 29 марта 1609 г. в письме к тетке, княгине Домне Богдановне Ноготковой, пишет о высоком уровне смертности среди осажденных: «Да у нас же, за грех за наш, моровоя поветрея: всяких людей изняли скорби великия смертныя, на всякой день хоронят мертвых человек по двадцати и по тридцати и болши; а которые люди посяместо ходят, и те собою не владеют, все обезножели»{250}. Скорее всего, в условиях крайней скученности и антисанитарии, нехватки чистой воды в монастыре распространилась не только цинга, но и тиф{251}.
По свидетельству Авраамия Палицына, пребывавшего в то время в Москве, новая волна мора среди осажденных в Троице-Сергиевом монастыре началась 17 ноября 1610 г. и продолжалась 40 дней. Она была связана с распространением цинги и унесла жизни свыше 800 монахов (в том числе более 500 новопостригшихся), а общая цифра потерь только лиц мужского пола достигла 2125 человек. Все это время внутри монастырских стен стоял «смрад зол» от гноящихся язв смертельно больных людей и разлагавшихся туш павшего скота. До сотни телег и возов понадобилось для вывоза одежды умерших, кишевшей вшами и червями. Ее сваливали в ров и сжигали{252}. Как считал Авраамий Палицын, прекратилась цинга после того, как был освящен престол во имя Николая Чудотворца в Успенском соборе монастыря{253}.
Почему-то
Столкнулись с голодом и болезнями также защитники Смоленска, в 1609–1611 гг. на протяжении 20 месяцев под руководством воеводы М. Б. Шеина оборонявшие город, который осаждала польская армия{256}. 31 декабря 1609 г. один из перебежчиков сообщил полякам, как в крепости ежедневно хоронят от 20 до 50 человек, умирающих от разных болезней. 4 апреля 1610 г. стрелец, спустившийся из крепости по веревке, уверял, что «много народа умирает от голода, а другие погибают от поветрия, так что ежедневно хоронят от 100 до 150 душ». Это подтвердили другие перебежчики: один из них сообщил 8 мая, что после Пасхи (29 марта) умерли 14 тысяч человек (эта цифра представляется преувеличением); по другому свидетельству, от 3 июня 1610 г., в городе «осталось едва 2000 здоровых… а 8000 человек лежат больными»{257}. М. Б. Шеин в конце июня в двух идентичных по содержанию грамотах царю В. И. Шуйскому писал о тяжелом положении осажденных, а один из его посланцев, захваченный с письмом поляками, также сообщил им о «поветрии» в городе{258}. Болезнь перекосила почти всех заключенных в двух смоленских тюрьмах: в одной, которой управлял приказчик И. Климов, только за февраль 1610 г. скончались 30 человек, в другой — в апреле — мае того же года — 24 тюремных сидельца{259}.
Составитель Нового летописца (около 1630 г.) так объяснял причины массового заболевания цингой в Смоленске: «Грех же ради наших прииде в Смоленск на людей болезнь великая цынга, что не бяше у них соли в Смоленску, помроша мнози, осташася немногие люди»{260}. Дело, однако, заключалось не в отсутствии соли, дефицит которой, и правда, ощущался, а в неполноценном рационе питания. Кроме того, в городе не хватало чистой воды. М. Б. Шеин практиковал раздачу хлеба из казенных житниц и соли из государственных запасов по социальному принципу: главным образом дворянам и стрельцам, составлявшим костяк воинов-защитников, по остаточному принципу снабжались посадские люди; крестьяне, оказавшиеся в то время в городе, вообще ничего получали от местных властей и страдали больше всех от голода и болезней{261}.
О распространении повальных заболеваний в Смоленске хорошо знал польский гетман Станислав Жолкевский: «…Москвитяне в продолжение всей осады… запершись вдруг в крепости в столь большом количестве, постигнуты были чрезвычайно большою смертностью; и так вскоре, по прибытии нашем под Смоленск, их тотчас стало убывать во множестве от болезни, начинавшейся в ногах и распространявшейся потом по всему телу. Столь ужасной и частой смерти москвитян, умиравших по нескольку сот ежедневно, причиною был не столько недостаток в продовольствии, (которого и после, по взятии крепости — ржи, овса — нашлось в достаточном количестве), как особенно бывшая между ними какая-то язва, не вредившая нам нисколько…»{262}. Одним из внешних признаков этой болезни были отеки тела и конечностей{263}. Когда в июне 1611 г. польской армии удалось, наконец, захватить Смоленск, как свидетельствует ротмистр Николай Мархоцкий, «москвитян в крепости осталось немного: вымерли от начавшегося во время долгой осады морового поветрия»{264}.
В Кореле во время шведской осады, длившейся с сентября 1610 г. по начало марта 1611 г. оказалось достаточно запасов, но и здесь гарнизону и жителям нанесла большой урон цинга. После капитуляции из крепости вывезли 1500 трупов{265}. Хорошо укрепленный Орешек, расположенный на острове у истоков Невы, был сдан после обороны русскими шведам в 1610 г., главным образом, как считалось, из-за нехватки продовольствия в крепости{266}. Но спустя два десятилетия, в 1634 г., Адам Олеарий, побывав в Нотебурге (Орешке), который на время отошел к Швеции, узнал от местных жителей, что после капитуляции в живых осталось только два защитника крепости, а остальные «умерли от заразной болезни»{267}.