Кузьма Минин на фоне Смутного времени
Шрифт:
Собранные таможенные, мытные, откупные и прочие пошлины шли на содержание не только царского двора, но и воевод, губных старост, стрельцов, пушкарей, о чем свидетельствуют, в частности, материалы приходо-расходных книг земских старост Балахны 1617/18 г.{302} Кое-кто из таможенников при этом наживался. В апреле 1611 г. гость Степан Юрьевич Иголкин подал челобитную против дьяка Ивана Тимофеева, который, в свою очередь, обвинял купца в злоупотреблениях в ущерб казне на Новгородской таможне{303}.
На средства торговых людей в значительной степени снаряжалось и обеспечивалось жалованьем Второе земское ополчение{304}. Согласно нижегородской платежнице 1612 г., по приговору о неокладных сборах с зажиточных купцов в апреле 1612
Отправляясь в Смутное время в торговую поездку за пределы родного города, купец рисковал не только товаром, но и собственной жизнью. В 1606 г. донские казаки на Волге «многих торговых людей, которые шли с Москвы и из иных многих городов в Асторахань, а из Асторахани шли в судех вверх х Козани, побивали и пограбили»{306}.
В указной грамоте Василия Шуйского в Муром от 27 октября 1606 г. говорилось, что отряды П. Ляпунова, И. Пашкова и Г. Сунбулова, шедшие из Переславля-Рязанского к Москве на соединение с И. И. Болотниковым, в Коломне «и дворян, и детей боярских, и торговых и всех лутчих людей, жены и дети опозорили нечеловечески, животы разграбили и весь город всяких людей до конца розарили»{307}. Согласно грамоте патриарха Гермогена от 29 ноября 1606 г., теперь «гости и торговые люди горят желанием выступить против Болотникова в Коломенское»{308}. Московский торговец Т. Кляпиков в челобитной 1614 г. на имя царя Михаила Федоровича обвинял калужских торговых людей Богдана Петрова сына Шеплина и Григория Михайлова сына Тишкова в присвоении его товарных запасов в период захвата Калуги И. И. Болотниковым: «…Они взяли моей соли в Калуге воровством, за свою воровскую службу при Ивашке Болотникове»{309}.
Псковский посадский люд не раз в Смутное время выступал против городских купцов. Вскоре после воцарения В. И. Шуйского в 1606 г. в Пскове произошли столкновения между гостями и черными людьми. Тогда царское правительство запросило у псковских «гостей славных мужей и великих» 900 рублей, а купцы, радеющие о собственных капиталах, собрали эти деньги «со всего Пскова, з больших и меньших и со вдовиц по роскладу». Деньги отправили через Новгород в Москву «не по выбору» (то есть без соблюдения очереди несения земских служб) с пятью местными посадскими людьми, причем с теми, которые открыто говорили о злоупотреблениях гостей при попустительстве царского наместника П. Н. Шереметьева и дьяка И. Т. Грамотина. В направленной с ними отписке правдолюбцев оговорили, что стало поводом для ареста четверых из них в Новгороде. Отсюда арестованных псковичей отправили в Москву, где собирались казнить. Спасли их от смерти псковские стрельцы, находившиеся в столице и поручившиеся за них. Когда весть об этом достигла Пскова, городская беднота учинила бунт против купеческой верхушки. И царскому наместнику пришлось посадить в тюрьму семерых псковских гостей. А «большой гость» Михаил Детков, оказавшийся не замешанным в действиях против посадских людей, не пострадал{310}. Новый воевода Бегичев, приехав в 1608 г. в Псков, «поймал казны много гостиной»{311}. В Псковской летописной повести о Смутном времени описана казнь купца Алексея Семеновича Хозина, которому после жестоких пыток и пребывания в темнице взбунтовавшиеся стрельцы 18 августа 1609 г. отрубили голову{312}. Конфликт зажиточных слоев города со стрельцами еще раз вспыхнул на Масленицу 1610 г., когда 300 детей боярских, гостей и владычных людей даже выехали из Пскова в Новгород и Печоры{313}.
Астраханское восстание летом 1606 г., о котором уже упоминалось, также было направлено против купеческой верхушки города.
В Москве в 1606–1607 гг., как и прежде, функционировали Ветошный, Дровяной, Железный, Замочный, Коробейный, Котельный, Лапотный, Овощной, Оконничный, Свечный, Седельный, Судовый, Тележный и другие торговые ряды. В них велась как оптовая, так и розничная торговля. Летом 1607 г. денежный стол Разрядного приказа уплатил «торговке Оринке Трофимовой за ведро чернил 5 алтын», а также нескольким московским торговкам (в том числе
Приведу информацию Самуила Маскевича, офицера польско-литовского войска, разместившегося в Москве осенью 1610 г.: «В съестных припасах было у нас изобилие: за деньги мы все могли купить, и дешево. В Москве 14 рынков, где на каждом всякий день можно было достать все, чего хотелось: там торгуют ежедневно… Трудно вообразить, какое множество там лавок: их считается до 40 тысяч; какой везде порядок (для каждого рода товаров, для каждого ремесленника, самого ничтожного, есть особый ряд лавок, даже цирюльники бреют в своем ряду)…»{315}. У торга Москвы всегда стояли наготове до 200 извозчиков.
В марте 1611 г. во время выступлений части населения Москвы против польско-литовского гарнизона воевода А. Гонсевский приказал своим солдатам грабить и поджигать в Китай-городе дворы и торговые лавки{316}. Член Гостиной сотни Василий Климшин в 1611 г. обращался к московским боярам с просьбой о возврате 15 шкур рыси, которые были захвачены польско-литовскими интервентами. Лавки пострадали и во время осады польско-литовского гарнизона отрядами Первого ополчения{317}. Нередко они разорялись и соотечественниками. В то время как шведы практически беспрепятственно входили в Новгород, новгородский воевода В. И. Бутурлин «с ратными людьми, на Торговой стороне выграбив лавки и дворы», поспешно ретировался{318}.
В Государственном архиве Швеции хранится отписка 1613 г. (до 3 июля) порховских воевод И. И. Крюкова и М. С. Львова в Новгород о том, что им нечем кормить местных стрельцов, так как ротмистр Карбел запечатал государевы житницы в Порхове своей печатью. Шведы также запрещали жителям Порхова торговать с Псковом{319}. Тем не менее прекратить товарообмен, в котором порой участвовали и иноземные солдаты-наемники, было невозможно. Так, во время шведской оккупации новгородский зелейщик Богдан приобрел 117 солдатских пищальных стволов «в рознь втаи у неметцких солдат недорогою ценою»{320}.
На дорогах Европейской части России стало более или менее спокойно далеко не сразу после избрания царем Михаила Федоровича. В литературе уже не раз описывались злоключения купеческой жены Евфимии Болотниковой (урожденной Андроновой), ограбленной казаками{321}. В 1614 г. воеводы князь Данила Долгорукий и Путята Андреев приказали тверским земским старостам Ивану Окишеву и Томиле Квашенинникову поставить на перевозе через Волгу целовальников и перевозчиков. Однако никто из жителей Твери не согласился взять перевоз в откуп за 15 рублей, поскольку «на перевозы торговые люди ни с какими товары за воинскими людьми и за казаки ни откуды не ездят»{322}. В августе 1614 г. в посольской книге по связям с Англией констатировалось, что «на Вологде всякие кормы и запасы купить дорого, потому что казаки-воры из волостей крестьян ни с какими запасы в осаду в город не пропускают»{323}. Как сообщал в Самару в начале июня 1614 г. князь Н. И. Одоевский, волжские казаки под началом атаманов Терени Уса и Ворзиги намеревались переброситься с Яика на Волгу «стругами противу коровану для воровства»{324}.
Из-за частых ограблений, от которых нельзя было уберечься, многие русские торговцы в Смутное время разорились. В дозорной книге Старой Руссы 1611 г. в переулке у Петровой улицы зарегистрировано несколько пустых «гостиных мест». Там же описывается ущерб, понесенный горожанами от литовских людей{325}. В еще одном свидетельстве 1611 г., относящемся к торговому люду Смоленска, сказано: «Бьет челом бедный твой государев худина, купецкой человек смоленской сиделец Оксенка Дюкорев. Возрил ты, государь, в нас в бедных в худине по своему милосердному обычаю, дал нам видеть изо тмы свет, от смерти живот. И велел ты, государь, мне худине бить челом о своей бедности»{326}.