Кузьма Минин на фоне Смутного времени
Шрифт:
Для обозначения профессиональной деятельности мясников использовался глагол «мясничати», означавший «торговать мясом»: «А торгует де он в Нижнем, мясничает в Мясном ряду, а живет свои двором» (документ 1643 г.); «Дворишко Богдашка Евстифеева сына Малгина… мясничает» (переписная книга Ростова Великого XVII в.){416}.
Итальянец Амброджо Контарини, посетивший Московию в 1476–1477 гг., писал о продаже, наряду с другими товарами (зерном, сеном, дровами) огромного количества замороженного мяса (говядины, свинины) на льду Москвы-реки. Горожане обычно закупали зимой замороженное мясо впрок и хранили его в домашних погребах.
Мясники торговали обычно говядиной, свининой, бараниной. В древнерусском языке для обозначения крупного рогатого скота использовали слово «нута» («нутное стадо»){417}. Мясо на
Мясники занимались также копчением мяса, первичной выделкой и продажей кожи. «Мясники Михайло Зимин с товарыщом поехали в Ярославль на 5-ти лошадех с кожами яловичьими своего мясничья промыслу» (1651 г.){420}.
По средам и пятницам, а также во время постов православные мясо не ели. В период Великого поста (конец февраля, март, начало апреля) мясники, оставив на время торговлю, очевидно, выезжали в сельскую местность либо в другие уезды для закупки скота. В постные дни они, подобно Кузьме Минину, могли торговать рыбой. Для хранения мяса, рыбы и сала в ледниках им приходилось закупать соль.
Таможенники взимали с местных жителей пошлину «по полуторе ж денге» как с мясной туши («стяга»), так и с коровы, привезенных на продажу. Пошлина с иногородних торговцев была на полденги выше. По размерам таможенной пошлины к «стягу» мяса или корове приравнивались: 10 «полоть», 10 баранов, 30 поросят, 20 гусей, 30 утят, 20 зайцев, 30 тетеревов (уставные таможенные грамоты Устюжны Железопольской 1544/45 и 1599 гг.){421}. Согласно уставным таможенным грамотам (Устюжны Железопольской 1544/45 и 1599 гг., Соли Вычегодской 1619 г.), мясникам полагалось отдавать таможенникам «с лавки на Рожество Христово по косяку мяса, а не люб косяк, ино за косяк денга»{422}.
В деле о дозоре Нижегородского посада после пожара 1618 г. содержится интересная информация о местных мясниках — часть их разорилась, кто-то даже стал нищенствовать{423}. Скот в Нижнем Новгороде в начале XVII в. обычно перегоняли животинные гонщики, связанные своим занятием с мясниками и также упоминающиеся в деле о дозоре Нижегородского посада и в поручной записи 1623 г.{424}
Слово «мясник», помимо обозначения профессии, в XVII в. имело еще одно значение — «жестокий человек». Юрий Крижанич называл Ивана Грозного «не только жадным и беспощадным люд одерцем, но и лютым, жестоким, безбожным мясником, кровопийцем и мучителем»{425}. В «Повести о видении во Владимире» рассказывается, как в ночь с 24 на 25 августа 1611 г. Мелании, молодой жене владимирца Бориса, по прозвищу Мясник (что, вероятно, указывало на свойства его характера), дважды явилась Богородица в благословляющей позе{426}.
Но вернемся непосредственно к посадскому жителю мяснику Кузьме Минину, которому могли принадлежать на торгу Нижнего Новгорода одна либо несколько лавок и амбаров в Мясном ряду. Нам ничего неизвестно о его общественной активности до сентября 1611 г. Можно лишь предположить, что он участвовал в походе нижегородского регионального ополчения во главе с воеводой Алябьевым против «тушинцев» и их сторонников в 1608–1609 гг.
В Новом летописце, завершенном около 1635 г., а также в Ельнинском и Лобковском хронографах XVII в., Латухинской степенной книге (конец XVII в.), он почему-то
Но, может быть, его перепутали с другим нижегородским посадским торговцем, носившим такое же имя и жившим в это же время? Двор «Кузьмы Захарьева сына Сухорука» (но не Минина!) впервые упоминается в Нижнем Новгороде в купчей 1602 г., а писцовой книге Нижнего Новгорода 1621–1622 гг. зарегистрированы дворы и торговые помещения в Мясном и Соляном рядах, принадлежавшие его ближайшим родственникам Сухоруковым{429}. Однако нижегородец Кузьма Захарьевич Сухорук не имеет ничего общего (за исключением имени) с одним из предводителей Второго земского ополчения{430}. Кстати, имя Захар не упоминается в поминальных записях рода думного дворянина Кузьмы Минича и его сына стряпчего Нефеда Минина{431}.
Нижегородский историк А. Я. Садовский еще в 1916 г. доказал, что Кузьма Минин и Кузьма Сухорук — это разные люди, которых объединяет лишь общее имя{432}. Но до сих пор в научно-популярной, справочной и учебной литературе можно встретить «Кузьму Минича Захарьева-Сухорука», «Минина (Захарьева-Сухорука) Кузьму Минича», либо «Кузьму Захаровича Минина» — притом что отца народного героя звали Миной, а не Захаром{433}. Спорным остается лишь вопрос о наличии у Кузьмы Минина физического дефекта — сухорукости. С одной стороны, прозвище Сухорук, использованное по отношению к Кузьме Минину в ряде источников XVII в. (Новом летописце, Латухинской степенной книге, Ельнинском и Лобковском хронографах), не могло вроде бы возникнуть на пустом месте, но, с другой — непонятно, как человек с малоподвижной рукой (пусть даже левой) мог ворочать огромные мясные туши и рубить их топором, а в августе 1612 г., когда шло сражение за Москву, во главе нескольких конных сотен совершить налет на польско-литовское войско гетмана Ходкевича. В этой связи профессор Я. Орлов выдвинул в начале XIX в. маловероятное предположение о происхождении прозвища Кузьмы Минина: «Сей предизбранный муж был в воинской службе и получил рану, которая доставила ему прозвание Сухорукого. Находясь в отставке, возобновил наследственный промысел торговать мясом»{434}.
Неправдоподобная версия содержится в книге нижегородского краеведа Д. Н. Смирнова «Очерки жизни и быта нижегородцев»: «По истечение нескольких лет (после 1602 года) Кузьма Захарьев Минин-Сухорук выделился среди посадских умом и смекалкой, приобрел вес и влияние, стал выбираться общиной на ответственные должности, требовавшие точной записи его имени в официальных бумагах. Тогда (возможно, что постепенно) стало отпадать его прозвище по приемному отцу (Захарьев), сменившись прирожденным именем и отчеством исключительно по фактическому отцу «Кузьма Минин» или «Кузьма Минин Сухорукий»{435}.
Еще в XIX в., по мере роста общественного интереса к одному из национальных героев России, в народной среде стали распространяться разные (чаще всего недостоверные) слухи о Кузьме Минине и его происхождении. «В Балахне есть купеческая фамилия Мининых; говорят, она происходит от одного из братьев Козьмы», — отмечал писатель П. И. Мельников-Печерский{436}. Версия о происхождении К. Минина из небольшого волжского города Балахны (недалеко от Нижнего Новгорода), бывшего центром добычи соли, получила распространение в научной литературе последней трети XX в. в результате публикаций И. А. Кирьянова и В. А. Кучкина. По их гипотезе, основанной на косвенных данных, в Балахне в конце XVI в. проживал предполагаемый отец Кузьмы Минина зажиточный посадский человек Мина Анкундинов, промышлявший добычей и торговлей солью{437}. Согласно писцовой книге 1591 г. дворцовой Заузольской волости, «за балахонцем за посадским человеком за Минею за Онкундиновым» числились три деревни, принадлежавшие ему на праве собственности и дававшие дополнительный доход. В них имелись около 13 с половиной десятин пахотной земли, 26 с четвертью десятин перелога и 7 десятин хоромного леса. Проживавшие в деревнях подневольные работники Мины Анкундинова занимались сельским хозяйством. Его потомки в XVII в. владели в Балахне значительным состоянием — лавками, городскими дворами, соляными варницами.