Кузьма Минин на фоне Смутного времени
Шрифт:
Приведу еще одну вкладную запись беглым полууставом из «Минеи служебной, октябрь» 1609 г. печатника И. А. Невежина, которая хранится в Государственном архиве Ярославской области: «Лета 7121 г[о] марта в 9 де[нь] сию книгу Минею м[е] — с[я]ц положил к великому чюдотворцу Николе кн[я]зь Роман Петрович Пожарской в Стародубе Ряполовском в село Троецкое, а хто сию книгу возмет от великого чюдотворца Николы и тот будет анафема»{373}.
В Смутное время русские люди не могли не задумываться о спасении души. С этим были связаны вклады, с этим же — строительство церквей. 30 марта 1607 г. царь В. И. Шуйский разрешил воеводам С. С. Годунову и А. Ф. Загряжскому поставить в Верхотурье теплый деревянный храм при участии служилых и торговых людей, а также ямских охотников{374}. В разгар Смуты
В начале XVII в. в Ярославле было создано публицистическое сочинение «Сказание вкратце о новом девичье монастыре, что в Ярославле в остроге большой осыпи, и о чюдотвотрном образе пречистыя Богородица». В нем речь идет о борьбе земского ополчения против отрядов тушинцев в Верхнем Поволжье в конце 1608 — середине 1609 г. Причем инициатива создания городских ополчений приписывается «мирским людям», подвергавшимся от тушинцев грабежам и насилиям. Во второй части произведения, озаглавленной «О чюдотворении образа Богоматери подобие, что явися в Казани» повествуется о земском старосте Ярославля В. Ю. Лыткине, который, в отличие от других зажиточных горожан, не бежал в Нижний Новгород, но «многие животы за мир истощил» и получил (в действительности, как свидетельствует патриаршая грамота 1610 г., купил) от литвина «греческой веры», поручика Стравинского полка Я. Любского «по некоторому откровению» икону Казанской Богоматери. Купец вместе с братом решили передать ее в церковь Богородицы, «на посаде, в Занетечье»{376}.
Во время мора 25 мая 1612 г. в Ярославле произошло обретение иконы Спаса Нерукотворного и был основан обыденный Спасо-Пробоинский храм. В 1615 г. земский староста Ярославля Гаврила Мякушкин обратился к ростовскому митрополиту Кириллу (Завидову) за благословением к основанию Кирилло-Афанасьевской обители на месте, где была обретена икона Спаса Нерукотворного.
«У этих людей вся религия в колоколах и образах», — заметил краковский дворянин Станислав Немоевский, прибывший в 1606 г. в Москву по поручению шведской королевы Анны для продажи драгоценностей Лжедмитрию I{377}. Когда в период польско-литовской интервенции один из пьяных польских вояк стал стрелять из мушкета по киотным иконам, установленным на проездных башнях Московского Кремля, бояре обратились с жалобой к командующему гарнизоном. И по решению самих поляков, в целях успокоения местного населения, виновного в осквернении православных святынь казнили.
Но нередко показная набожность (особенно перед иностранцами) сочеталась в поведении русских людей (в том числе и духовенства) с богохульством. Вот что можно прочесть, например, об обстановке, в которой проходили богослужения, в одной из «записок» патриарха Иосифа (1636 г.): «…Дети во время святыя службы в олтари бесчинствуют, и во время же святого пения ходят по церквам шпыни, с бестрашием, человек по десятку и больши, и от них в церквах великая смута и мятеж, и в церквах овогда бранятся, овогда и дерутся»{378}.
Глава 4
Знаковая фигура российской истории
Около 400 лет назад, весной 1616 г., находясь вдали от Москвы, за Волгой, при неизвестных обстоятельствах скончался национальный герой России Кузьма Минин, посланный на усмирение народных волнений в Казанский уезд. На момент кончины он имел высокий чин думного дворянина, который автор XIX в. приравнивал к чину действительного статского советника{379}. Хотя в действительности в XIX в. чиновников в ранге действительного статского советника было гораздо больше, чем думных дворян в Смутное время.
Славным деяниям (на протяжении всего лишь пяти неполных лет) Кузьмы Минина, как и его боевого соратника князя Дмитрия Пожарского, на поприще спасения Отечества посвящены не только многочисленные научные исследования, но и произведения художественной литературы{380}. «Мы не можем воссоздать себе вполне ясного, выпуклого образа этого замечательного человека», —
Между тем до сих пор остается целый ряд неразгаданных и спорных моментов в его биографии. Так, в исторической и художественной литературе с XVIII в. Минина часто называют купцом; это связано, вероятно, с тем, что с завершением законодательного оформления купеческого сословия звание купца стало престижнее, чем звание мещанина.
Из какой же среды происходил Кузьма Минин? Какой в действительности имел социальный статус и как могла протекать его повседневная жизнь до сентября 1611 г.? Что изменилось в его жизни и социальном положении с сентября 1611 г. и после воцарения Михаила Федоровича Романова? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо использовать не только те русские и иностранные письменные источники, в которых фигурирует имя Минина, но и косвенные материалы, информирующие о простых посадских людях России второй половины XVI — первой половины XVII в., занимавшихся торговлей мясом.
Будни нижегородского мясника
до сентября 1611 года
(опыт реконструкции)
Научные биографии выдающихся выходцев из народной среды русского Средневековья из-за весьма ограниченного круга прямых письменных свидетельств неизбежно имеют гипотетический характер. Выступая в одной из дискуссий 1980-х гг., Н. Я. Эйдельман обосновал в этой связи новаторский и очень ценный исследовательский подход: «Для воссоздания внутреннего мира личности тех периодов, по которым источники, действительно, скудны и однообразны, существенно построение типологических моделей облика людей определенной эпохи и социально-культурной среды с экстраполяцией полученных результатов на принадлежащую к данной эпохе личность, биография которой пишется. Само отсутствие тех или иных видов источников для более ранних периодов (например, личных дневников и отчасти писем) есть характерный показатель уровня развития личности. При построении вероятностных характеристик личности важное значение имеет выявление специфики мышления и социально-психологических стереотипов людей отдаленных исторических периодов»{383}. Попытаюсь воспользоваться этим подходом с целью воссоздания жизненного пути Кузьмы Минина в русле исторической антропологии.
Год рождения Кузьмы Минина, как и практически всех выходцев из народной среды эпохи русского Средневековья, установить невозможно. Что там говорить о простых горожанах, если мы не знаем точную дату рождения даже царя Б. Ф. Годунова! Начну реконструкцию его биографии (до сентября 1611 г.) с обзора русских источников о нем{384}. Самые ранние актовые материалы с упоминанием Минина относятся к началу 1612 г., лаконичная информация о его профессиональной деятельности в период, предшествовавший избранию одним из земских старост Нижнего Новгорода содержится в более поздних сочинениях нарративного характера, созданных спустя несколько десятилетий после Смуты. Многое в нарративных источниках зависит от позиции автора.
Составитель Бельского летописца повествует, как «учал збиратца в Нижнем Новагороде князь Дмитрей Михайлович Пожарской да от молодчих от торговых людей с ним посац-кой человек нижегородец Кузьма Минин»{385}. В те времена посадские жители русского города как налогоплательщики чаще всего делились на три категории: лучшие, средние и «молодчие» («худые»){386}. Последние вносили подати в государеву казну в минимальном размере, могли и вовсе обнищать и не пользовались, конечно, авторитетом у соседей и тем более у широкого круга горожан. Вряд ли такого человека могли избрать земским старостой, выполнение обязанностей которого требовало немало времени и известного достатка. Поэтому в данном случае, скорее всего, имущественное положение Минина принижено летописцем.