Кузьма Минин на фоне Смутного времени

Перхавко Валерий Борисович

Известный актер, драматург и театральный деятель П. А. Плавильщиков (1760–1812), выходец из московской купеческой среды, в статье «Театр» призывал ставить в театре, вместо творений иностранных драматургов, пьесы на сюжеты из родной истории: «Кузьма Минин-купец есть лицо достойнейшее на театре: его твердость, его любовь к отечеству, для коего он жертвовал всем, что имел, непреодолимое мужество князя Пожарского и благородный его поступок при возведении на царство законного наследника извлекли бы у всех зрителей слезы, наполнили бы их души и сердца восхищением; и все сие послужило бы совершенным училищем, как должно любить отечество»^{653}.

А. А. Кузнецов и А. Маслов объясняют возобновление славы Минина и Нижегородского

ополчения в екатерининскую эпоху почему-то «лишь прозаичным стремлением отдельных подданных Российской империи получить льготы и преференции в торговой и промышленной деятельности». Ими отмечаются для второй половины XVIII в. «вполне себе корыстные попытки отдельных мещан и купцов Российской империи приобщиться к памяти Минина»^{654}. Да, такие «патриоты» — хранители памяти о героях Смутного времени (прежде всего, о Кузьме Минине и Иване Сусанине) существовали, но не они определяли образ российской интеллигенции, сделавшей немало уже в эпоху раннего классицизма для сохранения национальной памяти. Какие, спрашивается, преференции могли получить благодаря прославлению имен Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского историки М. В. Ломоносов, Г. Ф. Миллер, И. И. Голиков, М. Д. Чулков, чиновник Н. С. Ильинский, литераторы М. М. Херасков, И. И. Дмитриев, М. Н. Муравьев, Г. Р. Державин?

Не стоит преувеличивать и значение культа Петра Великого в качестве «вектора прославления подвига 1612 г. в царствование Екатерины II»^{655}. Ведь к моменту выхода в свет (1790 г.) тома из многотомного труда И. И. Голикова, в котором содержалась информация о поклонении первого российского императора месту погребения Кузьмы Минина, о героях Смутного времени уже было сказано немало в сочинениях М. В. Ломоносова, Г. Ф. Миллера, иеромонаха Павла (Пономарева), А. П. Сумарокова, М. М. Хераскова, М. М. Щербатова.

Значительный вклад в прославление героев Смутного времени внесли и Академия наук, и питомцы Московского университета, и литераторы, и представители духовенства, и отдельные чиновники. То были сливки формировавшейся в эпоху Просвещения разночинской интеллигенции России. Причем на деяния Кузьмы Минина чаще всего обращали взор просвещенные выходцы из народной среды (М. В. Ломоносов, Н. С. Ильинский и др.), которым его героический образ явно импонировал. Откликнувшись на призыв Российской академии, академик Василий Севергин опубликовал в 1807 г. «Похвальное слово князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и купцу Нижегородскому Козьме Минину, прозванием Сухорукому», сравнив тандем Минин — Пожарский с руководителями Троице-Сергиевой лавры периода Смуты — архимандритом Дионисием и келарем Авраамием Палицыным. «Сколь велико было пожертвование Минина, столь благородно было чувствование Пожарского», — отмечал Севергин, называя их подвиг «преславным и незабвенным»^{656}.

В 1808 г. московский архивист А. Ф. Малиновский создал «Программу для наружных барельефов, статуй и бюстов к воздвигаемому в Кремле зданию Мастерской — Оружейной палаты». Один из барельефов предполагалось посвятить Кузьме Минину, образ которого трактовался так: «Нижегородский купец, достойный сподвижник князя Пожарского, убедивший сограждан пожертвовать для избавления Отечества не только всем имением, но и свободою жен и детей своих. Бескорыстное и смелое предприятие сего выборного человека от всея земли получило успех вожделеннейший; имя его сделалось незабвенным, и из века в век прославляется. Вид его означает бдительную заботливость; стар, но бодр. Одежда на нем приличная званию думного дворянина: нижняя терлик, а верхняя опашень. В правой руке держит мешок с деньгами, а при подножии еще несколько мешков, так же золотые и серебряные сосуды, драгоценные повязки, жемчужные ожерелья и свиток с приложением печатей и с следующим начертанием: Приговор нижегородских граждан 1611 года»^{657}. Проект этот, однако, осуществить не удалось.

Уже после Отечественной войны 1812

года на могиле Кузьмы Минина появились чугунные доски, на которых по инициативе нижегородского епископа Моисея среди прочего был отлит и следующий текст:

«А избавление от поляков, бывшее в 1612 году, по освобождении Москвы содействием приснопамятного сына Отечества Козмы Минина, чрез собранныя полчища в странах Нижняго сего Новаграда и руководимый к сокрушению врага пламенноносным Пожарским, уже известно Россиянину всякому.

И сие последнее избавление России от нашествия Галлов в 1812 году совершилося по занятии уже врагами древния столицы Москвы, остановленными на пути своих богопротивных движений и вспять обращенными при виде конечно новоявленных ополчений, сосредотачиваемых в сем же богоспасаемом граде Нижнем.

Знаменася на нас свет лица Твоего Господи, по имени Твоем возрадуемся во веки. Сия сказательная доска при гробе Козмы Минина устроена 1815 года»^{658}.

Поэт, эссеист и историк-дилетант Н. Д. Иванчин-Писарев (1790–1849) написал в 1819 г. «Эпитафию Минину, похороненному в Нижегородском соборном храме»:

Россия! Минин здесь почил!.. Когда стенала ты, как бедная вдовица, Он меч Пожарскому к спасению изострил: И отданы тебе честь, слава и столица. Благоговей! Здесь Петр бессмертный твой Склонился до земли великою главой!^{659}

Руководитель Южного общества декабристов П. И. Пестель предлагал в конституционном проекте «Русская правда» (1825 г.) перенести столицу Российского государства в Нижний Новгород отчасти и потому, «что освобождение России от ига иноплеменного чрез Минина и Пожарского из сего города изошло»^{660}. Вспоминая об обстановке и общественных настроениях в декабре 1825 г. в Москве, где распространялись слухи о передвижении к Первопрестольной с целью провозглашения конституции с Украины 2-й армии и с Кавказа корпуса генерала А. П. Ермолова, общественный деятель и публицист Александр Иванович Кошелев (1806–1883), тогда 19-летний молодой человек, писал: «…Москва, или, вернее сказать, мы ожидали всякий день с юга новых Мининых и Пожарских»^{661}.

В славный перечень настоящих героев Смутного времени входят патриарх Гермоген, воеводы князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, Прокопий Ляпунов, Дмитрий Жеребцов, князь Дмитрий Михайлович Пожарский, Михаил Борисович Шеин, «выборный человек» Кузьма Минин, крестьянин Иван Сусанин, протопоп Аммос Иванович из Великого Новгорода, служилый татарский князь-новокрещенец Михаил Конаев и десятки других менее известных россиян — защитников Москвы, Великого Новгорода, Корелы, Пскова, Тихвина, Троице-Сергиева монастыря. К героическим деятелям периода Смуты в исторической и художественной литературе XVIII в. относили порой и князя Д. Т. Трубецкого, одного из руководителей Первого земского ополчения и претендента на царский престол, однако его поведение в 1611–1613 гг. не отличалось бескомпромиссностью, когда доходило до борьбы с иноземными интервентами и их русскими пособниками.

Но чаще всего в печатных изданиях XVIII — начала XIX в. упоминаются руководители Второго земского ополчения Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, представитель посадского люда и князь из Рюриковичей, чьи имена к началу XIX в. стали символами служения Отечеству. Этот тандем наилучшим образом соответствовал патриотическим устремлениям русского общества имперской эпохи и влиял на формирование историко-культурной идентичности. И нет ничего удивительного в том, что последовали предложения об установке скульптурного монумента Минину и Пожарскому в Нижнем Новгороде, который, однако, волей императора Александра I появился не на месте формирования Второго (Нижегородского) земского ополчения, а в Москве.