Кузьма Минин на фоне Смутного времени

Перхавко Валерий Борисович

21 ноября 1808 г. Александр I после ознакомления с докладом и предложениями Куракина остановил свой выбор на проекте Мартоса, так как «гений Мартоса всех щасливее, и по изящнейшему произведению своему всех превосходнее, изобразил памятник Спасителям России» ^{675} .

При этом сардинский посланник в России Жозеф де Местр в пространном донесении королю Сардинии в 1808 г. извещал: «Его Императорское величество счел уместным повелеть, чтобы был воздвигнут памятник, бронзовый или мраморный, в честь князя Пожарского и некоего мясника, по имени Минина, которые в первых годах семнадцатого столетия спасли чудесным образом Россию от ига иноплеменников. Планы для этого памятника находятся во множестве у княжны Куракиной, жены князя Алексея, министра внутренних дел. В одно прекрасное утро княгиня, у которой я накануне ужинал, прислала мне огромный сверток этих планов, испрашивая мое мнение запиской. Я тотчас догадался, откуда это поручение и кому доставится мой ответ, но не показал виду. При внимательном рассмотрении планов я послал княгине ответ, в сущности подкрепленный весьма серьезными доводами, но по форме

написанный для дамы. Вскоре после этого был обед на пятьдесят кувертов у графа Строганова в день его именин. Старый граф, председатель Академии художеств, сказал нам после обеда: «Господа, Его Императорское Величество счел уместным воздвигнуть памятник. Ему представили множество проектов: вот тот, который он предпочел и только что прислал мне для исполнения». Итак, Его Величество да ведает de perpetuam rei memoriam [1] , что его министр решил выбор памятника гг. Пожарскому и Минину, мужьям знаменитым, имена которых я узнал лишь в нынешнем году» ^{676} . Жозеф де Местр, кажется, сильно преувеличил свою роль в выборе мартосовского варианта монумента ^{677} .

1

В вечную память события (лат.).

Как бы то ни было, на заседании Академии художеств 18 февраля 1809 г. А. С. Строганов обнародовал документы (императорские рескрипты на его имя и имя Куракина, отношение и доклад министра внутренних дел), касавшиеся «предполагаемого к сооружению в Нижнем Новегороде памятника гражданину Козьме Минину и князю Пожарскому»^{678}.

Общенародная подписка на создание монумента началась 1 января 1809 г. во всех губерниях Российской империи, куда Министерство внутренних дел разослало гравированный рисунок с изображением утвержденного проекта Мартоса. Организация сбора средств была возложена на министра внутренних дел Куракина. В 1810 г. эта обязанность перешла к новому министру внутренних дел О. П. Козодавлеву. Сам Александр I выделил 20 тысяч рублей. Сумма пожертвования княгини А. М. Прозоровской составила 5 тысяч рублей, старообрядца И. Алексеева — тысячу рублей. Разные суммы (1,2, 3,10,40, 50, 100, 500 рублей) жертвовали военные, горные мастера, казаки, купцы, помещики, священники, чиновники, студенты, государственные и экономические крестьяне, рабочие мануфактур. Причем не только русские, но и представители других национальностей (армяне, башкиры, греки, грузины, немцы, татары, якуты). Столичные коммерсанты выделили по 50 (коммерции советники Иван Кусов, Яков Молво, Иван Паской, Андрей Северин и др.) и даже по 100 рублей (Александр Раль, Николай Щербаков). По инициативе московского городского головы купца Алексея Алексеевича Куманина 20 тысяч рублей внесло Городское общество Москвы. Жертвовали даже крепостные: от 50 копеек до одного рубля серебром, а кое-кто из «капиталистых» крестьян (например, Борис Иванов, Максим Михайлов и др.) дали по 50 рублей^{679}.

В конце 1811 г., когда сбор средств в основном уже завершился, в петербургских верхах возобладало мнение о целесообразности установки монумента Мартоса не в Нижнем Новгороде, а в Москве. Окончательное решение об этом после доклада Осипа Козодавлева принял 21 октября 1811 г. император, повелевший ускорить работу над проектом памятника, идея которого была очень созвучна борьбе России с наполеоновской Францией, стремившейся к гегемонии в Европе.

Первоначально на все работы по изготовлению модели и отливке памятника было ассигновано 150 тысяч рублей. Из них 60 тысяч предполагалось выделить для оплаты труда литейщика, но затем общую сумму увеличили на 20 457 рублей. Таким образом, изготовление памятника обошлось в 170 457 рублей, а с учетом 35 тысяч рублей, затраченных на его перевозку, весь проект обошелся в 205 457 рублей.

Уменьшенную модель памятника Мартос создал в середине 1812 г. А в начале 1815 г. большая модель монумента была выставлена скульптором для публичного обозрения в Академии художеств. Воспитанный на образцах эстетики классицизма, он смог, однако, передать в фигурах героев русские образы. На щите Пожарского изображен Спас. Античная туника Минина очень похожа на русскую рубаху. На постаменте памятника скульптор разместил два барельефа: «Нижегородские граждане» и «Изгнание поляков». На первом барельефе среди других фигур можно увидеть Мартоса с двумя сыновьями. Один из них, Алексей, стал участником Отечественной войны 1812 года; другой, Никита, проживавший во Франции в качестве пенсионера Академии художеств, был убит французскими солдатами в 1813 году. Считается, что любимый ученик Мартоса — С. И. Гальберг, лепивший эти изображения, намеренно придал им соответствующие черты.

Отливку памятника в бронзе поручили самому искусному литейщику Академии художеств Василию Петровичу Екимову. Она началась 5 августа 1816 г. на литейном дворе в Санкт-Петербурге при скоплении большого числа зрителей. Сначала по гипсовым моделям фигуры Минина и Пожарского изготовили из воска. Затем для создания прочной огнеупорной корки их 45 раз покрыли при помощи тонкой кисточки специальной мастикой (толченым кирпичом, разведенным на пиве) и всякий раз после такой операции просушивали. Следующая стадия подготовительных работ заключалась в покрытии фигур глиной и скреплении снаружи толстыми железными обручами. Под ними устроили 16 печей, огонь которых выжигал и вытапливал воск. Мастер разместил в форме сложную сеть каналов для равномерной заливки расплавленного металла и выхода образующихся при отливке газов. При создании памятника применялись новые не только для России, но и для Европы технологии. Фигуры отливались по восковой модели за один прием^{680}. На памятник ушло больше металла (около 20 тонн), чем на знаменитого Медного всадника. Несмотря на огромную

массу, он не имел внутреннего каркаса. В качестве материала для пьедестала первоначально предполагалось использовать сибирский мрамор, но затем Мартос решил заменить его на более прочный и твердый карельский гранит, добытый в Выборгской губернии. Общая высота памятника (вместе с постаментом весом до 112 тонн) составила 8,8–8,9 метра.

Перевезти отлитый памятник в Москву водным путем длиной в 2783 версты (по Неве, Онежскому озеру, Мариинской системе каналов, Шексне, Волге, Оке и Москве-реке) подрядился купец Семен Самсонович Суханов. Ранее Суханов доставил глыбу карельского гранита для пьедестала. Монумент по частям погрузили на специально изготовленные суда особой конструкции, с разборными палубами. В прессе широко освещалась эта довольно сложная перевозка, длившаяся с 21 мая по 6 сентября 1817 г.^{681}

Один из очевидцев описал торжественную встречу памятника Минину и Пожарскому 2 июля 1817 г. в Нижнем Новгороде, где караван задержался на несколько дней для перегрузки монумента на суда, которые могли плавать по Оке и Москве-реке. «Преосвященный здешний епископ Моисей и г. гражданский губернатор, также многие чиновники и дворяне, движимы уважением к памяти сих бессмертных мужей, тотчас посетили оные суда, а граждане, обоего пола и всех возрастов, с утра до ночи съезжаются к судам зреть сей знаменитый по предмету, искусству, величине памятник… Никакое перо не может изобразить, в какое восхищение приведены были как нижегородские, так и всего здешнего края жители, появлением на здешних водах столь знаменитого памятника согражданину своему, заслужившему бессмертную славу деятельным содействием своим к спасению Отечества от врагов и прославившему тамошние места именем своим», — сообщала читателям «Северная почта»^{682}. Эта газета опубликовала также корреспонденцию о доставке монумента 6 сентября в Москву, где «многочисленное стечение народа» наблюдало за выгрузкой его у каменного моста: «Жители Москвы радуются, что желание их видеть сей драгоценный памятник посреди древней столицы исполняется»^{683}.

Памятник первоначально планировали разместить на Страстной площади либо у Тверской заставы (площадь перед современным Белорусским вокзалом), но затем решили установить на реконструированной архитектором О. И. Бове Красной площади, напротив главного входа в Верхние торговые ряды, построенные в 1814–1815 гг. по его же проекту. Александр I предложил поставить его в центре площади и спиной к Кремлю. Однако Мартосу удалось убедить императора, что монумент лучше будет смотреться, если его расположить лицом к Кремлевской стене с башнями, ближе к зданию Верхних торговых рядов. Был утвержден текст надписи на пьедестале: «Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная Россия. Лета 1818». А. С. Пушкин относился к тексту надписи критически: «Надпись Гражданину Минину, конечно, неудовлетворительна: он для нас или мещанин Косма Минин по прозванию Сухорукой, или думный дворянин Косма Минич Сухорукой, или, наконец, Кузьма Минин, выборный человек от всего Московского государства, как назван он в грамоте о избрании Михаила Фёдоровича Романова. Всё это не худо было бы знать, так же как имя и отчество князя Пожарского».

Подготовительные работы и сама установка памятника велись при активном участии самого Мартоса. Каждый день не менее ста работников рыли землю, забивали дубовые сваи, делали забутовку фундамента^{684}. Авторство скульптора зафиксировано в надписи, которую поместили внизу с задней части скульптуры: «Сочинил и изваял Иоанн Петрович Мартос, родом из Ични».

И вот наступил долгожданный день открытия монумента — 20 февраля 1818 г. С семи часов утра Красная площадь стала заполняться москвичами и гостями Первопрестольной; по сообщению прессы, «стечение жителей было неимоверное: все лавки, крыши Гостиного двора, лавки, устроенные нарочно для дворянства около Кремлевской стены, и самые башни Кремля были усыпаны народом, жаждущим насладиться сим новым и необыкновенным зрелищем»^{685}. Памятник был укрыт огромным покрывалом. В 11 часов из ворот Никольской башни в сопровождении великих князей и всей свиты выехал на коне император, которого встречал московский военный генерал-губернатор граф Тормасов. Раздалась музыка. Затем из Спасских ворот появилась парадная карета императрицы Марии Федоровны. Александр I объехал войска, выстроенные для парада, и встретил карету императрицы. При приближении августейшей четы под барабанный бой и крики «ура» с памятника сбросили покрывало, «и герои представились во всём их величии». Начался военный парад. Церемониальным маршем, отдавая честь, сначала прошагала пехота, за ней поскакала кавалерия (кавалергарды, конная гвардия, лейб-гусары, лейб-казаки). Многие из солдат и офицеров, двигавшихся по Красной площади в тот знаменательный день, участвовали в Отечественной войне 1812 года и Заграничном походе Русской армии. После парада в Кремле император устроил торжественный обед для особ обоего пола первых трех чиновных классов. А вечером в Колонном зале Благородного собрания состоялся праздничный концерт, на котором была исполнена оратория композитора Степана Дегтярёва «Минин и Пожарский» на стихи Николая Горчакова. Собранные на концерте деньги в размере 25 тысяч рублей пошли в пользу инвалидов^{686}.

Впрочем, не все были довольны происходящим. Декабрист, тогда гвардейский подпоручик Никита Михайлович Муравьев, ставший уже членом первого русского революционного общества — Союза спасения, очень не любивший парадов, в письме матери Е. Ф. Муравьевой из Москвы 15 октября 1817 г. писал: «Мы все с унынием проходим по Красной площади мимо монумента Минина и Пожарского, который скоро будет открыт и грозит нам новым парадом». А 21 февраля 1818 г. он вкратце упомянул об этом событии: «Вчера у нас был большой парад, который удался, и открытие монумента… Вы не поверите, сколько хлопот у нас было ставить унтер-офицеров на Красной площади, особливо кавалерийских — место весьма тесное, только что могли уместиться войска, потом они проходили по тесным и кривым улицам Китая-города, по Никольской и Ильинской»^{687}.