La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
Соревнования? Пожалуйста, всегда было готово разрешение от родителей. Индивидуальный пошив костюмов? Я возила Дарью на примерку и даже вмешивалась в творческий процесс с рекомендациями о том, где какой вырез хотела бы оставить, а какой настоятельно попросила бы зашить. Кому все это было больше нужно? Мне или Даше? Кто гнался за победой в мире жесткой конкуренции и ранней пенсии где-то в районе тридцати трех лет?
— Что мне делать, мамочка? — спрашивает рыбка.
Не знаю! Ничего уже не поделать, так жестоко распорядилась, видимо, сама судьба.
— Да-ша… — катаю ее имя по слогам, но
— Ярослав выбрал девочку, — икая, произносит дочь. — Он держал ее на своих коленях, смеялся, шутил и развлекал маленького ребенка, словно был с ней знаком до этой встречи, зато я, женщина, как будто будущая мать, застыла, словно изваяние. Ни «да», ни «нет» не в состоянии была произнести, зато устойчивой картинкой транслировалась вся моя никчемная жизнь. Если Ярослав решить взять ее…
— Это будет замечательно, рыбка! — на автомате отвечаю. — Правда, я считала, что в таких вопросах всегда решают двое. Ты специально самоустраняешься от выбора? Вы поругались с мужем?
— Я не знаю. Замечательно? Мам, что тут замечательного? Я совсем не понимаю, — Даша всхлипывает, шмыгает носом и рукой вытирает безобразно вытекающие сопли. — Да я и не знаю, что ему сказать. Если заору от подобия вынужденной радости, он сразу же почувствует фальш, потому что мне невесело, ма. А если откажу, надую губы, стану в позу, то значит обреку…
— Девочка… — мечтательно произношу. — А как ее зовут?
— Не знаю! — грубо отрезает. — Абсолютно все равно!
— Что у вас случилось, Даша, кроме…
— Ничего! — она подскакивает и проходит мимо меня по направлению к двери. — Я, видимо, фригидна в тонких вопросах детворы. Сердцем огрубела, а мозгами охладела, или чувствительна к такому и вовсе не была. Здесь, — дочь указывает пальцем на свой лоб, — лишь тонкий расчет и откровенная похоть, когда нахожусь наедине с мужем. Думаю, о другом. Мне тяжело смириться с тем, чего себя непредусмотрительно лишила. А теперь вынуждена жалкой шавкой побираться по приютам, подыскивая что-то «оригинальное», «близкое» или «знакомое». Это живые дети, а мы выбираем их, словно примеряем на себя фасон. И потом, все-все-все, все наше окружение, родственники, друзья, коллеги будут знать, что внезапно появившийся ребенок не родной. Начнут тыкать в него пальцем, искать какие-нибудь изъяны — раз был брошен на попечение государства, значит, нездоровый, вероятно, неизлечимо больной; станут сочувствовать «бедненьким, несчастненьким» родителям. Скажи, мама, как можно, например, сопереживать мне? Это кара, кара, кара… Я заслужила! Мне нельзя иметь детей! Видимо, это мой рок!
— И что? Пусть говорят, злословят, если нечем больше заняться. Пусть тычут, Даша. Тычут в спину, но не в лицо, а это значит, что ты впереди, как минимум на несколько шагов ближе к своей цели. Куда ты? — провожая взглядом, пытаясь слабо улыбнуться, напоследок спрашиваю у нее.
— Хочу умыться.
— Я что-то не то сказала, рыбка? Ты, видимо, ждала другого, но я разочаровала тебя, — хмыкаю. — Мне жаль. Но я не знаю, что тебе сказать. Ты так и не отважилась на вопрос, Дари-Дори.
— Вопрос? Какой? По-моему, мы поговорили или попытались. Я останусь на ночь здесь, если вы не возражаете.
— Нет, конечно. Но
На последнее замечание Даша глубоко вздыхает, но не останавливается рядом со мной и ничего конкретного не предлагает. Оттолкнувшись руками от матраса, я распрямляю свои ноги и поворачиваюсь к ее вытянутой спинке лицом.
— Я думаю, что ты приехала за советом, Даша. Мы не закончили, детка. Остановись, пожалуйста.
Она поворачивает голову и искоса посматривает на меня.
— Я слушаю тебя! — выставляю подбородок, растягиваю рот в кривой улыбке и терпеливо жду.
Дочь сохраняет молчание, лишь вполоборота водит взглядом и шумно сопит.
— Мне согласиться с Ярославом? — тихо произносит.
По-моему, она обманывает или страшно ошибается в выборе насущного вопроса. Не то, не то, не то…
— Не знаю, — на это мягко и очень кратко отвечаю.
— Мама! — Даша все же поворачивается ко мне и всем видом выказывает нетерпение и даже некоторую злость.
— Ты не спросила моего мнения четырнадцать лет назад, рыбка. Потому, что не нуждалась в этом? Потому, что мы тебя с отцом достали? Потому, что тебя принудили сделать то, что ты с собою натворила? М? Ты приняла тяжелое самостоятельное решение, не посоветовавшись со мной. А сейчас… — начинаю заводиться, а каждое «потому, что» голосом особо выделяю и подчеркиваю непроизносимую запятую.
— Я тогда ошиблась, мама! — шепчет, глядя мне в лицо. — Сильно и жестоко! Прости, пожалуйста. Я сожалею…
Ну что ж, я очень рада, что хотя бы сейчас она это понимает.
— Не доверяла нам? В чем дело?
— Мам…
— Мы с отцом чем-то обидели тебя? Или…
— Он ушел! — она прикрывает лицо ладошками, смешно зажимая между их ребрами маленький кончик влажного блестящего от слез носа.
— Кто он?
Хотя бы сейчас я хотела познакомиться, пусть и нехорошим образом и не при тех обстоятельствах, с мужчиной, который сумел тогда очаровать собой Дашу.
— Его зовут Карим Назин. Он старше меня на три года. Ты знаешь, — Дарья опускает взгляд, смотрит в пол и топчется на месте, — я очень рада, что он оказался не тем. Рада, что он не мой Ярослав…
Дочь мягко и пространно, даже глупо рассуждает, медленно водит из стороны в сторону головой, даже улыбается, а за ее спиной через слегка приоткрытую дверь я замечаю образ любимого давно знакомого мне человека, чье сильное и волевое лицо искорежено жуткой гримасой ярости и ненависти. Кто же он такой? Я не узнаю в огромной мужской фигуре своего Алешу. Смирнов почти не дышит, а молча, исподлобья, насупив свои брови, скрежеща зубами рассматривает тонкую фигуру нашей девочки. Отец мысленно ругает свое дитя! И готовится ее убить…
— Как ты могла? — шипит Смирнов.
Дарья вздрагивает и зажмуривается, при этом вся сжимается вперед и становится как будто еще ниже ростом.
— Папочка, — пищит, подавшись на меня вперед. — М-м-м-м…
Он все слышал, а мы с ней две недоразвитые дурехи. Я что-то как-то проверяла, периодически оборачиваясь назад. Забыла, «глупенькая одалиска», что это же его дом! Смирнов — полноправный хозяин и семьянин. Здесь нет закрытых дверей для него. Особенно, когда речь заходит о его любимых дочках. Он слышал… Все! Я в этом абсолютно уверена.