La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
Я направляю взор туда же. Там Ярослав подходит к своей машине и забирается в салон.
— Он еще куда собрался? — Сергей смотрит на меня, а головой кивает на, по-видимому, уезжающего Горового.
Даша что-то рассказала мужу? Или все же не смогла? Они, вообще, поговорили? Что за дела?
— По-видимому, к себе домой, — хмыкаю и пожимаю плечами. — У него дурной характер, Сергей. Упрямый хрен! Живут с ней на какой-то свалке, а этот дом, — стучу кулаком по крыше, — пустует. Я даже купить его у нас им предлагал, раз бесплатно не хотят. Я не знаю, как достучаться, чтобы наконец-то быть услышанным. Слышишь? — сильно дергаю его за плечо.
— А? — Сергей как будто отмирает.
— Какие им на хрен дети, если они сами, как…
— Прекрати! — он дергает рукой и сбрасывает мой захват. — Ты выпил?
— Был бы рад, если честно.
— Спокойно-спокойно! — Серж поднимается, становится рядом со мной и смотрит в ту же сторону. — Пусть посидят порознь, раз вместе не срослось. Подумают и поскучают…
— О! Да-да, философ хренов! Ну, бл, конечно, это же не твоя дочь. Значит, пусть посидят, пусть разойдутся, пусть сойдутся, так? Муж и жена — одна сатана, из одного котла, из одного ребра. Посрались, тут же помирились и спать пошли. Куда он?
— Заткнись, а! — рычит Сергей.
Ярослав уехал и бросил Дашу? Отказался от моей девочки именно тогда, когда она больше всего в нем нуждалась.
— Я пойду домой, — шустрю по крыше, поскальзываюсь, спотыкаюсь, торможу на самом карнизе, цепляясь носками своих кроссовок за бордюр.
— Тихо-тихо, — Сергей придерживает меня за локоть. — Не руби там сгоряча. Она много пережила, Смирняга. У тебя сильная дочь и я уверен…
— А я нет! — выдергиваю из его захвата руку и, быстро смахнув набежавшую слезу, направляюсь к лестнице, чтобы спуститься с импровизированных небес на землю.
Бегом добираюсь до своего дома, подлетаю к входной двери, стрелой проскакиваю первый этаж, перепрыгивая через несколько ступенек, влетаю на второй и вкатываюсь кубарем в комнату, в которой застаю обнявшихся на старой детской постели своих любимых женщин. Ольга гладит вздрагивающие плечики и узенькую спинку с выступившими позвонками, спокойно перебирает колечки темных длинных волос, что-то шепчет, согнувшись над нашим маленьким ребенком…
— Оля, выйди! — запыхавшись, говорю.
Она поднимает голову и смотрит на меня.
— Нет. Алеша, пожалуйста…
— Я прошу, — шепчу ей, еле двигая губами.
Замечаю ярко-алый след своей ладони на лице у дочери и пустой стеклянный взгляд, направленный в окно напротив. Даша не смотрит на меня, зато внимательно изучает густую темень. Звезды на небе считает или просто игнорирует грубого и жестокого отца?
— Выйди вон, черт возьми! — сиплю сквозь зубы.
Жена медленно встает с кровати и приближается ко мне.
— Она не вышла к Ярославу, Леша, — почти мне в губы произносит. — Не вышла! Отказалась наотрез. Это… Конец? — всхлипывает и тут же зажимает себе рот. Ольга стонет, мычит и не моргает.
— Тшш! — прикладываю палец к своим губам, показывая ей знак сохранять молчание, не пугать девчонку и не устраивать истерику.
Дочь не вышла к Ярославу, значит, они не поговорили, а он, стало быть, не в курсе и ни хрена не знает. Вот пусть так дальше и будет. Такой расклад меня вполне устраивает. А с Дашиной бедой мы справимся всей семьей…
Глава 31
Горовые…
Две недели спустя
Даша
— Добрый день, Лариса Максимовна, — с добродушной улыбкой на лице приветствую свою свекровь. — Вы одна? А Сергей Сергеевич разве не приехал?
— Здравствуй, Дашенька. Сережа паркует машину. Сегодня возле вас не оказалось свободного места. Он высадил меня, а сам поехал угол выбирать, где можно оставить автотранспорт. Если ты не возражаешь, то давай пока не будем закрывать дверь. Хорошо? — мама Ярослава тянется ко мне за привычным поцелуем в щеку.
— Да-да, конечно, — отвечаю тем же и аккуратно прикасаюсь губами к ее
Она плавно отстраняется, рассматривает мою фигуру как будто бы издалека, затем обхватывает плечи, бережно растирает оголенную кожу и спускается немного ниже, к предплечьям, а затем кистям.
— Худенькая и прохладная, хрупкая, изящная девочка, да еще к тому же в легкой маечке. Красавица наша! — сжимает мои пальцы и аккуратно, медленно массирует фаланги. — Детка, что-то ты очень бледненькая, — вдруг останавливается в своих движениях и сводит мои ладони вместе, несильно встряхивает, словно что-то внутрь ручной лодочки загружает. — Дрожишь? Замерзла? Где свитерок? Все нормально, дорогая? Хорошо себя чувствуешь? Ты питаешься своевременно, сын тебя не объедает?
— Нет-нет, я не замерзла. Все хорошо, просто… — пожимаю плечами, но растягиваю рот в еще более широкой улыбке. — Не знаю, что со мной.
Да куда уже шире? Но мне не привыкать искренне иногда неискреннюю радость на своем лице изображать, тем более, когда в нашем доме находятся родители мужа. Нет-нет, с ними я естественная, простая и совершенно не играю. Они замечательные люди и хорошо относятся ко мне. Я уважаю этих двух обеспокоенных нашим счастьем и всегда рада, к сожалению, очень редким их визитам к нам. По-моему, они меня слегка стесняются и страшатся нарушить наш, вероятно, мнимый покой с Ярославом. Горовые старшие ведут себя всегда тактично и чересчур предупредительно: заранее договариваются о встрече, а с собой обычно привозят какую-нибудь домашнюю выпечку, помимо личных вещей моего супруга, которым в доме у родителей, по-видимому, нет числа. То очень старые и слишком молодые, почти юные, фотографии, то вышедшая из моды, но все еще в хорошем состоянии, мужская одежда, то медали и поощрения за службу Ярослава, то милые награды за его гоночные достижения — смешные позолоченные кубки величиной с мою ладонь и ленты в виде розочек, которые, как правило, цепляют призовым лошадям на упряжь. Свекровь прекрасно готовит — мне бы поучиться у нее — с любовью и почти профессиональным мастерством. А выдержка, уравновешенность, спортивное спокойствие и отличное воспитание моего мужа целиком и полностью ее заслуга. Эта женщина — истинная мать и любящая жена!
Я чувствую себя весьма неплохо — не соврала милой женщине, но вот с цветом моей кожи все же есть небольшие, но явные, проблемы — чересчур внимательная свекровь все в точности подметила. Еще я ощущаю неполадки со скачущей температурой тела, периодической головной болью, раскалывающей мою черепную коробку на несколько частей; есть неприятности и неудобства с назойливым покалыванием слева и в центре груди, а также с тремором рук и неспокойным, почти судорожным, состоянием ног, особенно бессонными ночами, когда я, уперевшись локтем в матрас, со слезами на глазах рассматриваю спящего рядом с собой Ярослава. Мне кажется, он не простил меня за то, что случилось в доме у моих родителей, хотя чуть ли не клялся в том, что прекрасно понимает мое нестабильное состояние, что и сам испытал в тот день нехорошие чувства от посещения детского государственного учреждения. Уже четырнадцать дней, как мы не возвращаемся к неудобному разговору о приемных детях и не обсуждаем планы на дальнейшую совместную жизнь. Мы, вообще, больше ничего не обсуждаем, а по проверенному течению плывем согласно привычному расписанию бездетной молодой пары — утренний подъем, душ, завтрак, работа, раздельный обед, но все еще совместный ужин, просмотр вечернего кинозала на диване, общая постель, в которой мы по ощущениям не спим вдвоем. Секса нет, впрочем, как и простых объятий. Их нет уже четырнадцать дней — ровно две недели. Скупые фразочки «как твой день прошел» и «спокойной ночи» — наши с некоторых пор прописанные незримым сценаристом зазубренные слова. Я понимаю, что тема окончательно не закрыта и, на самом деле, некоторые моменты мне хотелось бы заново с мужем пересмотреть и обговорить. Но как? Как все это сделать, если Ярослав, по-видимому, замкнулся и полностью сосредоточился на своей работе и на единственном сыне, не оставляющем настырных попыток пробиться на призовое место на гоночном подножии, чтобы раскупорить игристое, которое ему в силу возраста пока еще нельзя употреблять. Думаю, что согласна на ту девочку, которая в тот день по-настоящему смеялась на руках у мужа. Я могла бы ее принять и, возможно, даже полюбить, если он по-прежнему в ней заинтересован и не будет против. Но есть одна беда — захочет ли теперь эта девочка меня?