La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
Он же знает все. Знает, знает, знает… Сволочь озорная!
— Добрый день, Сергей Максимович, — вытягиваю руку и пытаюсь в сторону отойти, сбавляя градус его бесцеремонного напора, пространно говорю стандартное приветствие, особо не вдаваясь в тембр своего голоса и его подачу, но завороженно слежу за тем, как точно двигаются мужские губы, артикулируя и повторяя все то — слово в слово, — что я в ответ произношу. Копирует меня и провоцирует скандал, заводит и нервирует. Профессионально интригует? Манипулятор чертов! — На сегодня все. Я закончила, но… — последнее шепчу и опускаю голову, пряча от него свой взгляд.
— «Но» вообще не будет, чика, — обманчиво спокойным тоном говорит. —
— Ты, — вздернув верхнюю губу, шиплю ему в лицо, — что себе позволяешь? Отодвинься! Се-ре-жа…
— А ка-кие пла-ны на оста-ток дня, Евгения Францисковна? — Сергей присаживается, упирается своими согнутыми коленями в мои ноги, и медленно задает вопрос, разглядывая меня как бы снизу, то ли исподлобья, то ли из подземелья или глубокого колодца, то ли из крайне неудобного положения для высокого человека, согнувшись в несколько раз, прищурив глаз, иногда подмигивая, медленно облизывая губы и закусывая одну из них. — Чем намерены теперь заняться?
— Сергей Максимович, позвольте вклиниться и помешать. Вы же пугаете собственную жену. Доцент Смирнова дрожит, словно речь толкает перед высшей аттестационной комиссией. Такое впечатление, что решается ее дальнейшая судьба, как первоклассного педагога, наставника и просто замечательного человека и чрезвычайно красивой женщины. Прошу Вас, убавьте обороты, проявите ласку и понимание, дорогой друг. Неужели Вы этого не видите и даже не замечаете? — посмеиваясь, высказывает предположение наш сильно возрастной коллега того же пола, что и муж, вальсируя в пространстве преподавательского помещения. — Жень, он ведь не отстанет. Выкажи здравомыслие, уважение, такт и одари своей милостью. Последнее исключительно для нас. Смилуйтесь, ребята! Ваши отношения — все еще до конца нераскрытая тема для коллегиального обсуждения на Ученом совете института. Смирнов влюблен в тебя, а ты в него — это аксиома еще со времен твоей матери, дорогой наш несговорчивый дружок. Со времен Антонины Николаевны, как заведующей этой кафедрой. Так старшая Смирнова когда-то всем здесь по секрету рассказала. Слава Богу, что не взяла с каждого слово об этом предусмотрительно молчать, а то бы мы тут загнулись от объема наслаивающихся тайн и лишней конфиденциальной информации. Так что? Одна на двоих гордая известная фамилия, я так понимаю, и уже общий законный статус. Угу? Весь педагогический коллектив факультета выражает неподдельную радость по поводу наконец-таки свершившегося факта и ожидает, проявляя просто-таки титаническое терпение, щедро накрытый стол по случаю законности события. Не мешало бы проставиться, Серега. В конце концов, такой торжественный и важный случай, и потом… Раз в жизни! Один раз, всего лишь раз цветут сады в душе у нас… — даже издевательски что-то напевает.
— Заткнись, — прикрыв глаза, вполоборота, угрожающим шепотом рычит Сережа. — Какого хрена ты лезешь к нам… — внезапно осмелев, кричит тому, кто пошел против того самого неуправляемого Смирнова.
С одной-единственной целью, чтобы предотвратить никому ненужный скандал на рабочем месте и в рабочей обстановке, руками закрываю только-только намеревающийся выплюнуть очередную гадость рот и поворачиваю мужское лицо к себе.
— Не кричи, пожалуйста, — упираюсь своим лбом в его переносицу, — ты не дома. Тише, тише, тише, Серый. Не заводись и не раздувай тут щеки. Вы не оставите нас наедине? — теперь мягко обращаюсь к бесцеремонному коллеге, все же проявляя уважение к его сединам и огромному опыту работы. — Не возражаете, если мы поговорим с глазу на глаз?
Он поднимает руки, трусливо сдается и, по-моему, все еще свыкается со своим перманентным состоянием нестабильности и недосказанности,
— М-м-м, Ж-ж-же… — Сергей выкручивается, пытаясь снять мою печать.
— Пожалуйста, — морщусь, словно от головной боли, — на полтона тише. Не возражаешь?
Смирнов останавливается в движениях и медленно кивает головой в знак своего согласия.
— Вот и хорошо, — убираю руки от его губ, но не от лица. Я глажу слегка заросшие любимые скулы, большими пальцами трогаю контур мужских щек, а кончиками указательных задеваю длинные ресницы.
— Сереженька…
— Жень, я тебя прошу, — пытается поцеловать меня, да все без толку. Смирнов вхолостую губами ловит воздух. — Сколько можно? Все кончено! Мы состоим с тобой в законном браке. Ты не можешь отвертеться…
Последний факт страшит меня. Как я необдуманно попалась на тот же самый крюк под названием «брак с Сережей», с которого несколько лет назад успешно слезла с минимальными для психики последствиями?
«Счастливая ли я? Везучая? Фартовая? Успешная?» — такие вот вопросы засели в голове у меня и никак не покидают место своей, похоже, постоянной дислокации.
Кто-то скажет: «Безусловно, да. Ты жена талантливого, но, увы, непризнанного гения, Сереги 'СМС» Смирнова!«. Кто-то посочувствует: 'Быть замужем за самодуром — то еще везение и весьма сомнительное удовольствие». Кто-то просто улыбнется, как моя невестка, Олечка Смирнова, а кто-то, как моя покойная свекровь, покачав из стороны в сторону головой, но с выставленным вперед подбородком, сочувствующим, но все-таки надменным, тоном произнесет:
«Женечка, ты его судьба. Сын выбрал тебя, полюбил, женился, присвоил и подчинил. У тебя с ним двое замечательных детей, прекрасный дом, достаток, уверенность в завтрашнем дне и женское счастье. Вы красивая пара, дети…».
Дети, дом, достаток, красота? А главное, уверенность с Сережей? Что это такое и с чем ее едят? Хотя… Смирнов бывает же надежным, когда дело касается его семьи, то есть брата, детей и обожаемых племянниц. А что там по моей персоне? Я жена непризнанного вундеркинда, мужчины-катастрофы в полноценные девять баллов, а иногда ходячего недоразумения с отпечатком глупой и досадной неудачи на одухотворенном, но все же мужественном лице.
— Дашка ждет нас. Ты ведь помнишь, чика? Танцы, ужин, ночь…
— Я не хочу, — все-таки освобождаюсь от его ручных оков, но не потому, что с этим справилась и у меня вроде бы все получилось, а потому, что Смирнов убрал руки, отступил и «это все» позволил. — Тебе не надоело танцевать и молодость изображать?
Я подхожу к общему шкафу с верхней одеждой, открываю дверцу и вытаскиваю свой плащ.
— Позволишь, дорогая? — Смирнов следует за мной и любезно предлагает помощь и, не дав мне ни одной секунды на размышление, не дожидаясь ответа, вытягивает из моих рук одежду, осторожно встряхивает и раскрывает плащ, приказывая мне взглядом повернуться к нему спиной.
— Спасибо, — просовываю руки в рукава, передергиваю плечами и осматриваюсь по сторонам, неспешно поправляю пояс, оглаживаю лацканы и поднимаю заднюю часть воротника. — Не понимаю, зачем мне это все… — бурчу под нос.
— Лешка с ХельСми будут, возможно, Ярослав почтит собой, — говорит в мой затылок. Я размякаю, опускаю плечи и глубоко вздыхаю — чересчур тепло и обманчиво спокойно, но…
— Что? — округляю глаза, прокручиваюсь и обращаюсь к нему лицом. — Что ты сказал? — шиплю, изображая ненаигранное неудовольствие. Я раздражена, возмущена и ловлю накатывающее беспокойство.