La Cumparsita… В ритме танго

Иголкина Леля

Обхватываю одной рукой за талию, фиксирую и никуда не отпускаю. Раздвинув ноги, толкаюсь мощно внутрь Даши, развивая почти сверхзвуковую, по человеческим понятиям, скорость. Жена ахает и утыкается лицом в плечо, но стойко шепчет:

— Еще…

На бешеных толчках к красивому финалу приходим с ней одновременно. Дышу открытым ртом, прохаживаясь носом и оскалом выставленными зубами по нежной коже женской шеи, а Дашка вылизывает мне плечо, почти по-матерински приговаривая:

— Спасибо, спасибо, дорогой…

— Ну что скажешь, Яр? — ступая босыми ногами по влажному у побережья мелкому песку, с подкатанными до середины икр светлыми домашними штанами, скрестив

пальцы на своем затылке и растопырив локти по сторонам, спрашивает Алексей меня. — Дом отдыха устраивает или пусть Красов еще немного постарается?

— То есть? — поддерживаю под головку спящего сыночка, устроенного в каком-то вещевом мешке специально для детей на моей груди.

Смотрю под ноги и завороженно улыбаюсь, следя за тем, как накатывающая на берег пенная волна облизывает песок и вместе с собой пропускает его через мои пальцы. Песчаный берег, кое-где мелкая галька и расколотые маленькие рапаны — пляж для детских или нежных кожей человеческих натур. То, что нужно для семейств с маленькими детьми и повизгивающими женщинами, плавающими в морской пучине исключительно вольным стилем, королем-царем — не путать с кролем, или по-собачьи, на худой конец.

— Костя — строитель. Вернее, он отличный дизайнер, архитектор, каменщик, монтажник, плотник… Короче, мастер на все руки. Тут многие заказывают такие себе дома отдыха на целую семью. Он на этом построил свой хорошо зарекомендовавший в особом сегменте рынка бизнес. Лишь по старой крепкой дружбе, в память о недавно ушедшем из жизни отце, да и моих с ним великолепных отношениях, парень, скажем так, профессионально ублажил меня.

— Сколько мы должны за это наслаждение?

— Нисколько, сынок. Сезонное присутствие и оздоровление моих внучков — о большем не прошу. Детей хочу видеть здесь всегда. Польза от морского воздуха хорошо известна. А у нее, — тесть кивает на две женские и одну детскую фигуры, идущие впереди нас, при этом четко попадает на спину моей Дарьи, — много тайн, Горовой. Не удивлюсь, если где-то покоится тетрадочка с приведенными корявым детским почерком перечислениями. Найти бы и пройти рыбий инструктаж. Ознакомиться с полным пакетом Дашенкиных секретов.

А это еще что означает?

— Ее планы, тайны, нереализованные мечты, разбитые и даже не вышедшие к отметке «СТАРТ» собраны вот здесь, — он приставляет указательный палец к своему виску, изображая самоубийственный ствол ручного пистолета. — Она моя дочь, ты мой сын, а я привык баловать своих детей. Не смей мне ничего и никогда про сучьи бабки говорить. Даже не вздумай заикаться. Ясно, Ярослав?

— Вполне.

— Меня так воспитал отец, а мать отшлифовала то, что он не настрогал. Я строю свою империю…

— Мы ведь Горовые, Алексей.

— Я фамилии ни хрена не различаю. Тупой в генеалогии, наверное! — он сильно пожимает плечами, а я на его последнем предложении и даже во всем внешнем виде тестя почему-то странным образом угадываю себя.

Мои слова и мысли, желания и такой же незатыкающийся запал. Мы вроде бы не кровные с ним родственники, но в рассуждениях чем-то схожи. Вот такие ситцевые чудеса!

— Она не взбрыкивает и не каверсует? Послушная жена? — высвободив одну руку, опускает на прикрытую легкой шапочкой головку Глеба, гладит крупным пальцем лобик и несколько раз нажимает на подрагивающий сморщивающийся от свежего морского воздуха детский носик.

— Жалоб нет, — усмехаюсь.

— Отличненько! Значит, слава богу, зашибись! — Смирнов останавливает нас и, тронув меня за локоть, плавно разворачивает к себе. — Яр…

— Да? — шепчу, разглядывая улыбчивое лицо Алексея.

—

Она очень счастлива с тобой. Я ничего не спрашиваю, никуда не вмешиваюсь, просто лишний раз в этом убеждаюсь. Сейчас, — он поворачивает голову в ту сторону, в направлении которой от нас стремительно удаляются красивые фигуры наших жен, — я вижу дочь из самых лучших для нее времен. Поверь, — он громко сглатывает, давится то ли влагой, то ли кислородом, — мы странно потеряли Дари-Дори… Я до сих пор не понимаю, как она могла… Ты понимаешь?

— Да.

— У нас долбаный культ в семье. Все ведь от родителей зависит? Да? Да! Так вот, дети для Смирновых — святое и неприкосновенное. Табу, табу, табу! Бляха, закрытый вольер с диковинным на прокорме зверем, понимаешь? Максим, мой батя, Царствие ему Небесное, за то, что старшая любимая внучка натворила, мог запросто разодрать ее, забыв о родственности и общей крови, лишь наступив гигантской лапой на худую ручку, а за вторую, не прикладывая особых усилий, потянуть. Отец бы… М-м-м! Не могу сказать, но… Он не изверг, просто мать и мы с Сергеем — вся счастливая жизнь для Смирного Максима. Его сердце и упругие артерии… Империя взяла свое начало от него! Я продолжаю его дело, а Серж таскает камни и цемент, рисует кладку и оформляет придомовой ландшафт, и блядь такая неприкаянная и на голову больная разряжает периодически накаливающуюся обстановку. Я, как отец, а Серый… Моя мать! Даже цветом глаз вышел в прекрасную женщину…

— Смирный? Что это значит? — прищурившись, переспрашиваю.

— Производная от фамилии, обычный позывной на службе. У них, в их любимых пожарных частях, так было заведено. Смирный, Задира и хромой угрюмый, но мудрый Проша — Смирнов Максим, Шевцов Юра и Прохоров Андрей. Пиздец, мать твою… Ладно-ладно. Короче, характер у бати был далеко не смирный, но на маму и нас с братом Максим Сергеевич руку никогда не поднимал. Вырастил задротов, видимо, на свою голову. Яр, моя рыбка не выдержала бы того, что с ней мог сделать батя, если бы дожил до тех дней и, не дай Бог, обо всем узнал.

— Я понимаю, — качаю головой, глубоко вздыхая.

— Дети… Дети — святое, что-то расчудесное и божественное. Ради них все затеваем, ради них живем и ради них же погибаем. Она… Су-у-у-у-ка! — грубость шипит, смахивая слезы, выкатывающиеся из глаз. — Кто сглазил мою рыбку, а может… Ты не узнавал, ее заставили или силой сделали…

— Алексей, она ошиблась. В силу возраста и влюбленности не в того козла. Досадная ошибка, которая чуть не стоила ей жизни. Я думаю, что Даша об этом пожалела в ту же минуту, когда лишилась малыша… — замолкаю и пропускаю нехорошие слова. — А потом казнила и самолично жестоко наказывала себя. В угол же не могла поставить — кого, куда и как долго? Вот и стегала нехорошими воспоминаниями себе душу и закрывалась от мира, прячась под маской неприступной грубой и прожженной стервы. Жена бежала, но от памяти далеко убежишь. Прошлое наступало и лизало ее розовые пятки…

— Держи ее крепче, Горовой. Держи своей бионической рукой. А надо будет я выкую для стервы цепь…

— Я держу, Алексей. Все будет хорошо. Не волнуйтесь.

— Смотри-смотри, — указывает на просыпающегося, видимо, от вынужденной остановки Глеба. — Сейчас, кажется, парень даст нам прикурить, — Смирнов с присвистом негромко хохочет. — Идем-ка догоним шустрых женщин, а то… Я не молочный, Яр. А ты? Что мальчугану предложим, когда он широко раззявит рот?

— Та же бадья.

Ускорившись и раздавая шире шаг, за несколько секунд нагоняем шушукающихся о чем-то Дашу с Ольгой Сергеевной и прислушивающуюся ко всему этому Ярославу.