La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
«Перестань» — Ярослав скулил мне в ухо, уложив свою щеку на мое плечо…
Похоже, младшая «Сергеевна Смирнова» в день своей так «сильно долгожданной» свадьбы встала не с той ноги с кровати. Прет, как танк. И даже, с не пойми каких делов, прицепилась к моему платью.
— Мне не нужно разрешение, чтобы надеть то, что я хочу. К тому же… Кому я это говорю! — подкатываю глаза. — Ты ни черта не поймешь, Тоник, пока не выйдешь замуж за своего избранника. Или это я плохо объясняю. Но, когда станешь женой и женщиной, тогда мы с тобой об этом обязательно поболтаем за вечерним кофейком на общей кухне, например. Что с тобой?
Мимо! Она что-то шепчет, суетится взглядом по полу, дергает юбки и кривится, словно кислое, горькое или соленое, или все одновременно закладывает себе в рот.
— Ничего-ничего. Отстань от меня… Не хочу дышать и успокаиваться. Пожалуйста, — просьбу добавляет жалостливо и упрашивающим тоном, — выйди и дай мне сосредоточиться на себе и своих желаниях. Я успокоюсь сама без этого шипения по методу того, кто оседлал тревожность и паническую атаку, вдыхая умиротворение, а выдыхая ересь. Чушь!
— Волнуешься? — руками аккуратно прижимаю ее бока. — Очень приятная ткань. Это шелк?
— А я откуда знаю! — бухтит Тонька, вырывается и быстро отходит от меня.
— Вы все же поругались, да? — начинаю строить слабые догадки. — Он опаздывает, потому что… Не приедет?
— Нет, — сестра рассматривает свой образ в худом и вытянутом зеркале. Медленно поворачивается, становится спиной и скашивает глаза, стопорясь на своем некрупном тыле, искусственно распушенным сегодня огромной белоснежной юбкой, почти как у примы-балерины на мировой премьере старомодной постановки про неразделенную любовь деревенской простой девчонки и богатенького кобелька. — Не поругались. Просто я, действительно, волнуюсь…
«Даша?» — негромко, как будто шаловливо, стучит в дверь Ярослав. — «Ты скоро? Выйди ко мне, пожалуйста».
— Одну минуту, — отвечаю. — Сейчас!
— Иди к своему инвалиду, рыбка. Палка для страждущих, ей-богу. Он всю твою кровь высасывает. Гамадрил с улыбкой мужика! Господи! Как ты могла? Лучше не нашла, да? Последний шанс, что ли? На внешность повелась и пожалела? Он так хорош, что ты не удержалась…
— Тонь… — раздражаюсь и смотрю на нее исподлобья. — Закрой рот или выбирай выражения, когда говоришь со мною, вспоминая Ярослава.
— Прости-прости, — назад откатывается в грубости и тут же быстро извиняется. — Не обижайся, но я…
Ей не понять! Просто не понять, как сильно я его люблю. Ее недалекие предположения и колкости, и грубости по поводу физического увечья моего мужа меня не злят, скорее, наоборот. Мне смешно от того, что она вещает, а временами — вот, как сейчас, например, — становится даже жалко двоюродную младшую сестру. Она ведь встрянет по уши, если это, конечно, уже не произошло. Ния довольно скоро однозначно попадет в капкан к тому, о котором будет грезить по ночам и ждать, например, страстного поцелуя или бесконечной ночи только с ним, с героем, от которого стынет кровь, но не от страха, а от предвкушения того приятного, что он мог бы сделать с ней. И даже одной рукой!
Она очень романтичная натура, хоть это и скрывает, и корчит из себя колючку, да и, вообще, невесть что. Тонечка — все еще маленький
«Поменьше сладкого, мучного… Побольше овощей, фруктов, свежего воздуха и… Обязательный суп!» — наша бабуля знала в этом толк, имея на первые горячие блюда свой персональный вкус.
Такое вот лирическое отступление и тайны нашего с ней детства. Но… Совершенно точно, что Антония — по-прежнему папина детка, любимая дочечка своих родителей и наша с Ксю-Ксю самая младшая двоюродная егоза. Мне сейчас, если честно, как-то неспокойно на душе, уж больно Тоник воинственно настроена, словно что-то нехорошее приготовила, собрав всех родственников и друзей в одном красивом месте с целью «удивить людей». Поэтому…
— Не вздумай чудить, цыпа, — касаюсь пальцами ее щеки. — Не надо.
— Я в курсе! Иди уже, рыбка, — кивком указывает мне на дверь.
Люблю ее… Но сучке никогда в этом не признаюсь. Пусть мучается мелкая гадость и неисправимая засранка! Замуж выйдет и станет покорной «женкой», какой мы все, с ее точки зрения, являемся. Сколько там нужно потерпеть до обручального кольца? Я потерплю — я ведь умею ждать…
— Поговорили? — муж отталкивается от деревянных перил веранды и идет навстречу мне, выбирающейся из очень «душной» комнаты чем-то недовольной невесты.
— Покусались и не более того. Что там? — смотрю на украшенную площадку внутреннего двора лесного кемпинга.
— Все уже собрались, — подтягивает меня и выставляет, как щит, перед собой, придавливая к бортику. — Нормально себя чувствуешь? Бледная сильно и немножечко вспотела, — прохладной правой рукой он трогает мой лоб, а затем носом погружается в высокую прическу.
— Да, все хорошо, — мягко убираю голову. — Там все не очень-то надежно, товарищ. Поосторожнее, пожалуйста.
— Не приболела, рыбка?
— Нет.
Об этом мы поговорим немного позже. Позже! Зачем он задает вопрос, который по плану должен быть произнесен на паркете, когда он будет меня в танце вести? Зачем сейчас начинает пытку, которую я не смогу перенести? Не потому, что больно и я этого не выдержу, а потому, что сгораю от дикого желания кое-чем с ним поделиться и закрыть небольшой, но крайне щекотливый вопрос, суть которого уже несколько недель истязает меня по ночам. Я не сплю, кручусь, перекладываюсь с одного на другой бочок, и в ярких красках представляю, как я скажу ему, что…