La Cumparsita… В ритме танго

Иголкина Леля

И чему тут удивляться, спрашивается? Моя жена — талантливая и усидчивая ученица, несколько лет назад выбравшая и вышедшая замуж за меня. Я могу ее изобретательностью и фантазией гордиться. Так, что я там пытаюсь ей доказать?

— Хочу понять и, безусловно, отыскать то место, где спряталась та кнопка с требованиями о сексуальных удовольствиях, на которую я, видимо, нечаянно нажал, тем самым запустив программу «Ненасытная кумпарсита — высший уровень наслаждения вам обеспечен. Ни в чем себе не отказывай, Ярослав». Ее заклинило, что ли? Не пойму. Заводской брак или чья-то, — смеюсь, — например, папина недоработка. Ты темпераментная жена!

Даша

любит секс. Очень! Мы с ней в этом идеально совпадаем. А сейчас, после вынужденного воздержания, Царица, как в последний, словно перед казнью, раз ублажает меня. Видимо, истосковалась, нагуляла аппетит, вот и объезжает возбужденную, почти огненно-красную лошадку, иногда постегивая ремешком меня, чтобы не отвлекался и не сбивался с темпа при каждом проникновении.

— То есть?

— Что непонятного, жена?

— По-твоему, я требую ласки и секса, а ты в этот момент чувствуешь себя использованным?

— Ну-у-у-у… Да!

— Ярослав! — пищит она.

Хватит разговоров! Моя дама сердца хочет секса… Ей, видимо, того, что было вот только несколько часов назад под мягко выделанной волчьей шкурой на широком топчане в хорошо протопленном помещении внизу, не хватило:

«У-у-у, ненасытная моя рыбина!».

У нас с женой, по-видимому, нахваленный и мною случайно для нее разрекламированный настоящий сексуальный марафон.

Мы потные и грязные, взлохмаченные, с почти симметричными засосами на своих телах и засохшими потеками различных жидкостей на влажной коже, целуемся, как больные и плотским озабоченные, на смотровой площадке, развалившись на неудобном деревянном пляжном кресле, раскрывшись и обнажив свои тела, подставляясь утренней прохладе и кусающим нас поцелуям восходящего солнца, почти купаясь в его жалящих лучах.

— Яр… — жена приподнимается и, перекинув свою ногу через корпус, седлает мое тело, надменным взглядом, рассматривая меня. — Хочу тебя сейчас, не дожидаясь какого-то третьего звонка, пока ты сподобишься увидеть что-то дельное на горизонте! Как слышишь меня?

Раскидываю руки и предлагаю себя для плотской экзекуции, с которой, очевидно, не получится уже спетлять:

— Идеально! На здоровье, кумпарсита…

Жена раскачивается, откинув голову назад и уперевшись маленькими ладошками с расставленными слишком вытянутыми пальчиками в мою грудь. Скребет и глубже загоняет ногти в кожу, когда мягко опускается на пах. Двигается, двигается, двигается… Заводится и разгоняется. Потом опять почти прыжок и мягкое приземление, придавливающее мои яйца к скулящей, почти воспаленной и болезненной от нашей близости, промежности. Жена, абсолютно не щадя и не считаясь с болью, почти размазывает меня по собственной горячей коже.

Она щекочет крупно завитыми прядями красиво выгнутую поясницу и что-то под нос себе таинственное, но мелодичное и красивое бормочет. Глубоко и плотно, жарко и строптиво. Какие очевидные глупости про сниженную чувствительность от натянутой на мужской член резинки выдают эгоистичные козлы. Я, сука, чувствую абсолютно все: как она насаживается и тут же обтекает своей плотью выступившие вены на стволе, как всасывает и накачивается мной при каждом продвижении наверх, сопровождая после этот выпад ритмичным приземлением и ерзанием по плоти, повторяя кошачью инсценировку при окончательном броске на жертвенного поглупевшего мышонка.

— М-м-м, — жена слабо стонет и трепещет ресницами, — да-а-а, м-м-м, да-а-а-а… — поджимает ножки и вытянутыми носками забирается на мои бедра,

еще шире раскрываясь и вбирая своей плотью меня. — Вот та-а-а-к…

— Дашка-а-а, — дергаюсь и выталкиваю сильно грудь вперед. Дугой выкручиваю свою шею и утыкаюсь лбом в шезлонг. Ни черта не соображаю пару минут, а потом привыкнув и подстроившись под новое положение, возвращаюсь разумом, заново фиксируя ощущения от того, как плотно соприкасаемся мы с ней разгорячёнными телами.

Красивое, немного пополневшее, не пришедшее пока в свою сухую, немного изможденную, форму, и оттого ставшее еще женственнее и желаннее, смуглое, сверкающее, переливающееся в бликах солнца, искрящееся, словно дорогая рыбья чешуя, по росту маленькое тело выгибается и плавно подается на меня немного вниз, а затем, как будто бы подныривая, вперед. Ее груди прыгают, подскакивают, курносо вздергивая идеальные соски, и почти гипнотизируют меня, как золотистым медальоном, простым раскачиванием. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Туда-сюда, назад-вперед:

«Детка, я ведь за тобой не успеваю. Остановись и подожди меня! Дай отдых, чтобы сделать необходимый сердцу, мозгу, да и легким, воздуха живительный глоток!».

Простые, оттого сильно завораживающие, расшатывающие на хрен всю здоровую нервную систему и пробирающиеся кусучей мошкарой под верхний слой кожи, просачивающиеся прямо в кровь, отравляющие разум, закорачивающие синапсы и напоследок коронованные эмоциональным замыканием, почти животные движения. Те самые движения, которые сопровождают физическое выражение любви сильного мужчины и красивой женщины. Прикладываю правую ладонь и полностью скрываю полушарие под живым ковшом. Сжимаю, раскатываю на внутренней стороне своей кисти теплую и податливую железу, аккуратно сдавливаю темно-розовый сосок и выпускаю белый пузырек.

Почти парное молочко… Живая влага женщины, недавно ставшей матерью. Питательная субстанция для нашего сынишки. Я щурюсь, давлюсь и громко сглатываю жадную слюну:

«Сейчас хочу слизать и пососать жену. Приклеиться к ее груди, понюхать ареолу, взять в рот, пупырышки вокруг сосочков кончиком языка пересчитать, затем втянуть и двигать челюстями, насыщаясь тем, что мой сынок из нее в себя при очередном кормлении берет».

Она течет внизу, обильно испуская свой секрет, и сверху соки топит, соблазняя и подталкивая меня к чему-то нехорошему. Любимая мотает головой, словно находится в горячке и не понимает, что происходит не только с ней, но и с окружающим нас миром, который, похоже, включает основательную несознанку, свидетельствуя нам своим завороженным видом на открытой всем ветрам назло смотровой площадке.

— Еще-е-е, — шепчет, никак не попадающая в свой персональный рай малышка. Даша хнычет и по-детски изгибает губы, специально выставляя обиженную нижнюю для поцелуя.

Я привстаю, сажусь и проталкиваюсь еще немного глубже. Хрипим и ноем на два голоса синхронно и как будто задушевно. Я грубо и с непроизносимым вслух грязным матом, который бубню себе под нос, считая погружения и пошло чмокающий звук, когда отхожу назад, а кумпарсита — тонко, резко и выгнув шею, обнажая чересчур натянутые жилы то ли для глубокого, с затяжкой поцелуя, то ли для укуса, на которой я запросто могу осмелиться, потому как больше ни черта не соображаю. Жена, похоже, довела меня и подталкивает перейти жирную непересекаемую черту… Включить животное желание и бешеный размах и отключить к херам влюбленного в нее мужчину? Осмелюсь или пожалею маленькую кумпарситу?