Лесная тень
Шрифт:
— Я хотела тебе помочь.
Улыбка пропала с его губ. Внимательные зелёные глаза пытались что-то прочесть на моем лице. Больше ничем он не выдал ни своих чувств, ни своего решения.
Ответа не последовало, Финн просто подхватил меня на руки. Показалось, что его горячие пальцы обожгли мне бок даже через одежду. На секунду он прижал меня к груди, к самому сердцу. В эту секунду мир замер, изменился и стал другим, словно мы провалились куда-то, а потом так же резко вернулись в реальность.
Финн опустил меня на пол. Я попыталась вырваться, но не могла пошевелиться. Только смотрела, как
— Лесная тень, порождение этого места, этих болот, — пояснял Финн, не заметив движения. — Она привязана к ним, призвать её можно только ими.
— Я не призывалась.
— Прости, но я не верю тебе.
Медальон полыхал с новой силой, я почти чувствовала жар пламени, когда Финн наклонился надо мной. Губы его шевелились, он беззвучно что-то читал. У него в руке был мой кинжал. Я бы усмехнулась, если бы могла нормально шевелиться, но теперь что-то тяжело давило мне на грудь. Засмеялась бы, сотрясаясь всем телом. Сама, я сама нашла для него этот кинжал, а потом легко подарила.
— Ты не можешь сопротивляться, потому что ты согласилась. Ты ведь разрешила мне взять твою кровь, помнишь?
— Не всю, — огрызнулась я.
— Ты даже разрешила мне убить тебя.
— Не для твоих забав.
— Не имеет значения. Этот договор нерушим.
Он приставил кинжал к моему горлу.
— Последнее желание, Лесная тень?
Глава 25
Когда Монти заболел, мы все ещё верили в чудеса, ведь он всегда был сильным, мог справиться с чем угодно. Никто не воспринял всерьёз крошечную точку на большом пальце. Кроме него. Шли дни, точка превращалась в полосу, спускалась к ладони, поднималась по запястью. Однажды, Монти сказал мне, что скоро умрёт. Без драмы, без сожаления, он просто принял для себя этот факт.
— Мы все умрём, — уныло поддержала я. Мне совсем не хотелось говорить на такие темы. Для меня смириться значило предать, а он бы никогда не предал. Я не имела права поступить иначе.
Он улыбнулся и потрепал меня по макушке, я отмахивалась, просила оставить волосы в покое, не расчешусь же потом совсем. Тогда Монти обнял меня, и мы долго сидели вдвоём, размышляли каждый о своём.
С того дня он больше не выходил на люди, заперся в доме, предоставил Альбе решать его проблемы в городе, но лучше от этого не становилось. Монти повторял, что отдыхает и набирается сил, а мне казалось, что одиночество угнетало его всё сильнее. Он переставал быть собой. Когда полосы дошли до груди, до того места, где билось здоровое, смелое сердце, Монти сказал:
— Кажется, эта дрянь забирает мою душу.
Три дня я просидела в лесу у нового тракта, мокрая, голодная и растерянная. Останавливала каждого путника, каждую повозку, спрашивала не лекарь ли хозяин, не может ли отвезти нас в столицу. Все наши уже отбыли, а вернуться должны были не скоро. К концу третьего
Монти взглянул на меня с укором, хоть я и привела себя в порядок, но изодранное лицо, шея и руки выдавали историю моих скитаний лучше любых слов. Больше я не перечила брату, знала, что он занимался распоряжениями о наследстве, теперь у него был дом. Хоть и не на лучшем месте, но имущество внушительное. Тётушке он поручил помогать отыскивать мне подходящую пару.
— Зачем? — удивлялась я. — Сама со всем справлюсь, честно.
— Знаю, — отвечал Монти. — Я верю в тебя, милая. Просто… когда не можешь помочь себе, но можешь — другим, это всё делает легче. Вклад во что-то хорошее останется после тебя, будет умножен. Это утешает.
Это утешает…
Моя рука сдвинулась ещё на половину сантиметра, теперь я могла коснуться ноги Финна двумя пальцами. Очень горячей ноги, у него снова поднялся жар, как всегда, когда он тратил слишком много. Что бы он ни задумал, оно должно было случиться очень скоро, иначе у него просто не хватит сил.
— Ты ошибся, — прошептала я. Его руки мелко подрагивали, острое лезвие царапало мне кожу на шее, ощущение подозрительно походило на извращённую пытку, хоть Финн этого, казалось, и не осознавал.
Свободной рукой он сорвал с шеи медальон, положил его мне на грудь, я вздрогнула, но ничего не почувствовала. Сама не знала, что именно ожидала, я ведь до сих пор считала, что пламя — только иллюзия. Слишком реальной она иногда казалась, а потрогать Финн не разрешал. Да я бы и не рискнула. Одежда на мне не вспыхнула, медальон, хоть и оказался тяжеловат для своего размера, не обжигал, продолжал ярко гореть. Финн пошатнулся, выпрямился с трудом, дыхание его становилось всё более рваным, круги вокруг глаз темнели. Я вдруг с предельной ясностью поняла, что он был готов убить себя ради достижения цели, получить всё или ничего, другого пути не оставалось. Он хотел вернуть себе силы, но и избавить город от проклятия, даже если это станет лишь побочным эффектом. Что-то хорошее осталось бы здесь после него.
Его губы беззвучно шевелились, Финн снова что-то читал. Сбивался, отчаянным взглядом затравленной жертвы всматривался в медальон у меня на груди. Я поняла, что ему уже не хватало сил. А ещё — всё то, что рассказывал мне Монти. Умирать не страшно, страшно делать это ни за что. У Финна не хватало сил, и ни моя, ни его жертва не смогла бы этого изменить.
Я больше не пыталась заговорить с ним, он бы все равно не ответил. Просто сжала его ногу пальцами и прикрыла глаза. Представила единственное место, где мне всегда было неизменно хорошо. Лес. Весенний лес, наполненный сладким запахом сиреневых цветов. Я могла бегать по нему часами, бездумно, бесцельно, подставив лицо тёплым лучам солнца, которые тут и там пробивались сквозь листву, слепили глаза. Казалось, что я и сейчас почувствовала их у себя на кончике носа. Губы растянулись в довольной улыбке. Мне давно не было так хорошо.