Лето с чужими
Шрифт:
— В Аризоне, кажется, жарко.
— Ничего, молодой.
— Выдворила?
— В каком смысле?
— Уже знает... про него?
— Про кого него?
— Про Мамию.
— Ребенку об этом говорить пока рано.
— Встречаетесь?
— Я не обязана.
— Что не обязана?
— Отвечать тебе.
— Точно, не обязана. Но хоть поздороваться с тобой можно? Мы с ним долго работали вместе, теперь все кончено.
— А что вам мешает? Личная жизнь тут ни при чем.
— Так, да не так.
— Ах, вот ты о чем. Ты же сам хотел развода. Надеюсь,
— Вот еще.
— Тогда в чем дело? С какой стати ты вмешиваешься?
— Резонно. Вот только с ним непросто иметь дело, верно?
— Верно. Но я, кажется, не занимаюсь прелюбодеянием. Что тебя так беспокоит? Развелась, и теперь могу делать, что захочу.
— Или делала еще до развода?
— Ты что такое говоришь?
— Не слишком ли рано? Еще и месяца не прошло, а уже того...
— Ну что ты за человек, а? Если хочешь знать, я все это время ничего к тебе не испытывала. Был бы любимый человек, все получится хоть сразу после развода.
— Неужели сойдетесь?
— Я же говорила, что не обязана тебе отвечать.
— Сигэки — и мой сын тоже. Уж переживать, как это на нем отразится, мне никто не запретит.
— Ловко ты впутываешь ребенка. А сам хоть бы капельку о нем побеспокоился.
— Я позвонил, потому что хотел с ним встретиться.
— Ну ты и мерзавец. Я кладу трубку. Больше не хочу с тобой говорить.
Раздались гудки.
Если удалось сбежать от такого мерзавца, могла бы хоть спасибо сказать. Не брось она трубку, я б не вытерпел и сказал: верни хоть часть тех денег, что у меня оттяпала. Пожалуй, она права — действительно я мерзавец. Так и выходит. Поговоришь с ней — так и выходит. Да и она мегера, стоит лишь с ней заговорить. И все так неожиданно.
Из окна одноместного номера на девятом этаже виднелись огни другой высотной гостиницы и поток машин на улице Аояма.
Встреча не удалась, но Сигэки тут не виноват. Однако всматриваясь в беспрерывный поток фар, я осознал, что отчаяние — мое привычное состояние, когда дело доходит до сына. Оно преследовало меня еще с тех пор, как он пошел в среднюю школу [16] . Пожалуй, мои отцовские чувства и надежды были направлены совсем не в ту сторону.
И в отчаянии этом по большей части Сигэки не виноват. Детское «я» формируется не только с удобной взрослым стороны. Это я понимал, но все равно злился, если он меня игнорировал или противился по пустякам.
16
Соответствует возрасту двенадцати лет.
Но как бы я ни злился, результата, который меня бы устраивал, я не добивался. Только расстраивался, а когда он перешел в старшие классы, просто смирился. С тех пор при каждой встрече с Сигэки я готовил себя к очередному легкому разочарованию. И наоборот, предлагая, скажем, вместе выпить кофе, я приходил в замешательство, слыша в ответ простодушное «угу».
Конечно, виноват в этом только родитель. Я — такой же плохой
Утром, в начале одиннадцатого, я уходил из гостиницы.
Оплатив счет, я уже направлялся к дверям, когда увидел входящего Мамию.
Менять направление внезапно было бы странно. Я остановился в отдалении и смотрел, как он проходит в автоматическую дверь. А сам при этом думал: хорошо, если он меня не заметит.
Мамия вошел, коротко окинул взглядом холл и направился было в кафе, но вдруг ошеломленно оглянулся на меня.
Я улыбнулся и кивнул. Вспомнил прошлое, и на душе стало хорошо. Даже подумал: «Аяко права — личная жизнь тут ни при чем».
— А-а, — приоткрыл рот Мамия, и как обернулся, так и замер.
Такой взгляд, будто увидел перед собой пришельца. С чего бы? Но стоило мне приблизиться, как ужас на его лице сменился улыбкой и он поздоровался.
— Ты чего... в такую рань?
Для телевизионщиков десять утра — очень рано.
— Меня ждут. — Мамия повел глазами на кафе.
Там какой-то человек вдруг поднял руку. Ба, да это мой лучше оплачиваемый коллега.
Мамия тоже махнул ему рукой. Я слегка поклонился. Он показал жестом: мол, не торопитесь, — и опустился на стул.
Но в таком месте говорить нам было не о чем. Не будь встреча случайной, всегда бы нашлась дежурная фраза, но легкомысленным «А что, если нам вместе...» сейчас не отделаешься.
— Что с тобой? — спросил Мамия.
— Ничего. Вот, переночевал в гостинице.
— В смысле, с телом... Так резко...
— С телом?
— Мы же вот только с тобой виделись. Так сильно похудел.
— Что, заметно?
— Если честно, то на удивление...
— Осунулся?
— Не то чтобы очень. Что с тобой?
— Да, одна нелепость.
— Это ты зря.
— Когда один, тормоза не держат.
— Ходил к врачу?
— Нет. У меня нигде не болит. Я смотрелся в зеркало и не заметил ничего такого.
— Сходи обязательно.
— Да ты не пугай меня так.
— Сходи-сходи, эта худоба неспроста.
— Ладно, схожу. Ну, пока... — Я изобразил рукой некий жест и направился к выходу.
— Ты куда?
— Домой.
Я повернулся спиной к открывшему было рот Мамии и вышел на улицу.
Как и предполагал — после вчерашней встречи с родителями окружающим я казался еще более худым.
Я подошел к стоянке такси.
При этом поймал себя на мысли: «Что поделаешь, если я, так и не осознав этого, однажды умру».
У человека, повстречавшего своих мертвых родителей, особого выбора нет.
Дом, словно сопротивляясь потоку окутавших его выхлопных газов и реву моторов, по-прежнему доносившихся с восьмой кольцевой дороги, стоял с наглухо закрытыми окнами.
Окно Кей не отличалось от прочих. Оно лишь отражало раскаленные лучи полуденного солнца и ничем не выдавало человеческого присутствия.