Лихой гимназист
Шрифт:
— Не волнуйтесь, я постараюсь успевать, — обещал я.
Андрей Прокофьевич глубоко вздохнул и отправился бродить по коридору.
На следующее утро мы с Машей встретились снова. Я вышел чуть раньше и подождал её возле арки. А вскоре появилось и Маша. Она выглядела радостной, и улыбалась мне. Поскольку время позволяло, мы отправились пешком.
По дороге я опять купил газету у уличного торговца.
— О чём сейчас пишут? — спросила Маша. — Давно не читала газет.
— Вчера писали про стачку на чугуннолитейном заводе Орловых и про забастовку
— Завод Орловых… Это же где-то возле Автово. Самый большой металлургический завод.
— Рядом от нас, выходит. Не знал.
— И что вы думаете по этому поводу?
— По поводу чего? Забастовок? — переспросил я. — Так пусть бастуют, если хочется.
— Вы не видите в этом ничего плохого?
— А должен? Людей что-то не устраивает, они борются, как могут, за свои права. Правильно делают. Молчать что ли? Надеюсь, у них что-нибудь получится. А почему вы спрашиваете?
— Просто… Обычно дворяне думают иначе.
— Не все, как видите.
— Да, не все. И если быть откровенной, я тоже так считаю… как вы, — радостное настроение Маши как рукой сняло. Внезапно девушка стала очень серьёзной. — Вы знаете, сколько длится рабочий день на заводе? Четырнадцать-пятнадцать часов. Перед войной его ограничили двенадцатью часами, но почти никто из владельцев заводов и фабрик не соблюдал это правило. Теперь снова отменили ограничения, а жалование платят такое же. Но по сути люди беднеют, потому что дорожает еда, — скороговоркой выпалила Маша.
— Сколько-сколько? Пятнадцать часов? — удивился я. — Охренеть.
— Да, и так везде. Только в конторах меньше. Мы обычно работаем по десять-одиннадцать часов.
— Паршиво, — согласился я.
— Часто бывают случаи, когда жалование задерживают или урезают под любым предлогом. А людям даже обратиться не к кому. Каждый заводчик — царь на своём предприятии.
— А комиссии? — спросил я. — Есть же какие-то комиссии?
— Они не эффективны. Обычно они просто берут взятки.
— Действительно, — я вспомнил разговор мужиков в трактире. — Что поделать. Мир так устроен, что сильный всегда давит слабого, а если слабый хочет что-то получить, ему надо стать сильнее и забрать это.
— Ох, если бы все дворяне были, как вы, — вздохнула Маша. — А то они считают себя благородными, а рассуждают и ведут себя порой не очень благородно.
Остаток пути мы почти не разговаривали. Машу, видимо, сильно цепляли проблемы рабочих, и всю дорогу у неё был задумчивый вид.
Как и вчера, мы дошли до типографии
— Быть может, нам завтра тоже встретиться? — предложил я. — Завтра — выходной, но мы могли бы вечером сходить куда-нибудь, например в ресторан. Что скажете?
Я подумал, надо форсировать события и переходить на новую стадию отношений. Мы уже два раза гуляли вместе, завтра — в ресторан, а потом… Интересно, как быстро мне её удастся затащить в постель? Одного ресторана хватит или придётся полгода за ней бегать?
— Знаете,
Я подавил вздох. Слишком рано раскатал губу. Ну что ж, придётся потерпеть.
Но зато встретиться утром в понедельник Маша оказалась не против. Так и договорились.
Сегодня после занятий я снова посетил квартиру Шереметьева. Лица были те же, что и прошлую субботу, но в этот раз парни только пили вино и обсуждали последние новости в гимназии и в городе. Естественно, мой очередной «подвиг» без внимания не оставили.
Ну а после клуба я, переодевшись в свой новенький штатский наряд, отправился ужинать в тот же трактир, где ел почти каждый день.
Сегодня пьяных в трактире заметно поприбавилось и было уже не так спокойно, как в другие дни, но я всё равно остался, поскольку тут всегда удавалось подслушать чью-нибудь болтовню. Чужие разговоры являлись неплохим способом получше узнать этот мир.
Усевшись за единственный свободный столик, я оказался по соседству с подвыпившей компанией из пяти мужиков, которые громко что-то обсуждали за бутылкой водки. Разумеется, я стал слушать.
А говорили они о забастовке на каком-то предприятии. Похоже, последнее время весь Петербург только и судачил о стачках и забастовках. Тема была злободневная.
— На пороховом-то чего? — спросил один из мужиков. — Бастуют?
— А то! — просипел второй, с больным горлом. — Зачинили мужички стачку. Да разве ж что выйдет путного?
— Чёй-то? Михлюдки разогнали?
— Кабы михлюдки. Хороводные прихиряли, да вожаку ихнему тёмную устроили. Остальные мужики-то и присмирели.
— Пустили, значит, клюквенный сок, — вздохнул третий, басовитый голос. — У Смита не забалуешь. Чуть что не по нраву, сразу тёмную. Ему лягавые без нужды. У его хороводных шпалера у кажного. Кого надо — враз приткнут.
— Да чо Смит? — возразил первый. — Холуй он у Баронессы. Это она, лярва, всем заправляет. На Васильевском — что царица тебе. Шайтаново отродье…
— Поменьше бы языком молол, — просипел второй. — А то ишь разнуздал звякало. У Баронессы везде уши. Будешь много трезвонить, и тебя приткнут. Бес во плоти — шутки не шути.
— Ну и трепач ты, — пробасил четвёртый. — Какой, к матери, бес? Обычная баба. И неча вола водить.
— Да ну! И всёй-то ты знаешь. А ты видел её хоть раз?
— Нет, и не шибко нужно.
— Вот, а кто видел, говорят, что бес. На неё много тайных работает. А может, и не тайные они вовсе, а тоже бесы. И Смит, англичашка этот — бес, не иначе. Тоже фокусник.
— Чо, столько фокусников? — не поверил бас. — Трезвонишь, поди.
— Вот те святая пятница! Все говорят.
— Истинно так, — вставил ещё одни мужик, который прежде молчал. — На Баронессу работает много тайные заклинателем. А бесы они, али фокусники простые — Богу одному ведомо. Вот только власть у неё и у её хороводных — ого-го какая. Даже при дворе кумовья у ней водятся.