Лики Богов
Шрифт:
— Что девка на вече делает? — возмущались мужики.
— Розгами гони её!
— Не бабье дело нос совать в дела такие!
Широкие ладони легли на плечи омуженки, ласковый голос тихо сказал:
— Рано, Умила, рано. Нет сил у нас пока что.
— Рано? — зашипела девушка, бросив ледяной взгляд на воеводу. — Завтра поздно уже будет… Завтра Заремир всех нас на колени поставит, будет за нас решать, как торговлю вести, дань подымет, веру нашу запретит… Сыновей ваших на бесполезную брань* уведёт! Увидите вы их вновь? А? Мужи великие
Мужики с лавок повскакивали, закричали, бородами затрясли. Баровит крепче сжал руки девушки и поволок её прочь.
— Высечь девку! — кричал Ерга.
— Какая она тебе девка? — осёк Главеш. — Умила Демировна — воин Камула! Витязь славный! Сколько жизней спасла, твою семью спасла, а свою потеряла! Благодарен ей должен быть каждый.
Мужики замолчали — совестно стало.
Зорька тащил за собой извивающуюся воительницу, не обращая внимания на удары и крики. Он завёл её за терем и крепко прижал к своей груди.
— Пойми же, Умила, — говорил он, — мы здесь нужны. Весть о нападении на Камул вмиг по всей округе разлетится, так недолго и кочевников ждать. На кого город оставим?
— Прав ты, Баровит, — кивнула девушка, — одна пойду.
— Умом тронулась? — нахмурился витязь. — Не пущу тебя! Ты теперича меня слушать должна.
— Ну да, — ухмыльнулась она, — ты же теперича воевода… теперича я тебе служу.
Зорька вздохнул, посмотрел в её глаза и, проведя рукой по золотистым волнам, сказал:
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, Умила. Благословение твоего отца я давно уже получил, выходи за меня… Заживём с тобой дружно, детей нарожаем, хватит с тебя горя уже.
Слова его тронули израненное сердце, заставив колотиться неудержимо в груди. Умила ждала их ещё, когда ладьи лёгкие мчались по волнам Танаиса, приближая дружину к родным домам. Ждала, когда быстрые кони втаптывали сочную траву в мягкие тела извилистых дорог, бегущих из Кинсайя в Камул. Одним лишь Богам было ведомо, как желала омуженка сдаться в этот миг… будь всё по-другому. Но осознание грядущей на всю Тархтарию беды заставило её сделать иной выбор. Умила спрятала все свои чувства глубоко в сердце, обратив его в камень, обдала парня холодом своих озёр и чётко сказала ему прямо в лицо:
— Не пойду за тебя.
— Почему? — в кой раз спросил витязь.
— Я не люблю тебя, — соврала девушка и пошла прочь.
— Не верю тебе, — сказал он, ухватив её за руку.
— Радмила с тебя давно глаз не сводит, — спокойно проговорила омуженка, — хорошей женой тебе станет. Не трать на меня время.
Умила вывернула из захвата руку и канула в лабиринте дворов. Воевода смотрел ей вслед, боль сковывала его душу.
— Мне не нужна Радмила, — прошептал он.
Розовато-красным дымом, окутывая своими клубами светлеющее небо, цепляясь за заломленные над зелёными головами деревьев ветви, нависая над высокими курганами павших воинов, укрытых траурной вуалью утренней дымки, поднималась заря. Тихий цокот
В этом тумане Умила разглядела женский силуэт возле кургана брата, знакомый голос что-то лепетал, вызывая в душе омуженки нехорошее предчувствие.
— Я пойду за тобой, куда угодно, даже к Маре, — донеслось до слуха воительницы.
Умила разжала хватку и со всех ног бросилась к призрачной тени. Она видела как матовый клинок приближается к груди брюнетки. Крепкие руки обхватили нож и не дали ему коснуться тонкой кожи, но синеглазая не собиралась сдаваться и отчаянно давила на рукоять.
— Остановись, Любава, — молила Умила, — ты не встретишься с ним, если убьёшь себя!
— Здесь я его тоже не встречу, — прошипела чернявая. — Как мне жить без него?
— Так же как и мне, — прорычала омуженка, вывернув нож из цепких девичьих рук. — Родителей своих пожалей, двоих детей они уже схоронили, ты у них одна осталась.
Любава закрыла лицо руками, уткнулась лбом в плечо Умилы и разрыдалась. Златовласая обняла её, спрятала нож в сапог и заговорила:
— Ты ещё сможешь встретить его в этом мире. Ты красивая, молодая девка, выйдешь замуж, родишь ребёнка, Волот в нём переродиться сможет.
Девушка отстранилась от воительницы, заглянула в холодные озёра её глаз.
— Замуж? Зачем? Я и так замужем, — возмутилась она и указала рукой на курган. — Вот мой муж! Нас Боги благословили. Другого мужа мне не надо.
Тонкие белые пальцы вцепились в плечи омуженки, большие синие глаза смотрели в самую душу:
— Умила, ты его сестра, его кровь! Вы с Баровитом друг друга любите, это все знают. Вы можете быть вместе, у вас всё впереди. Выходи за него, роди детей, я их племянниками назову, будет меня хоть что-то в этом мире держать…
Любава осеклась и перевела взгляд с бегущих по щекам воительницы солёных капель на свои пальцы, упирающиеся в холодные стальные кольца:
— Умила, почему на тебе кольчуга?.. Зачем тебе конь? Ты куда собралась?
— Послушай меня, сестрица, — ласково сказала девушка, стерев с лица хрустальные бусинки утраченного счастья, так ярко нарисованного Любавой, — я должна нагнать Асила и ордынцев…
— Нет! — пискнула чернявая. — Останься, Умила! Я умоляю тебя, на верную смерть же идёшь!
— Любава, — вкрадчиво говорила омуженка, положив ладони за щёки «сестры», — я должна понять, почему они убили моего отца и брата, почему они вообще на нас напали? Подумай — наш город разорили, наших любимых убили, миряне тоже пострадали, и всё это не от осман, не от ариманов, не от псов с крестами на груди, а от своих же — от славян, от таких же тархтар как и мы с тобой. Почему? Если я не пойму этого, то многие города Трахтарии того же горя хлебнут. Никто не ждёт этого, Любава, все устали от войны, все победу празднуют, я предупредить их должна.