Ликвидация

Поярков Алексей Владимирович

– Тебе, дураку, понятно, а у Чекана свои завороты в голове.

– А про Иду шо говорить?

– «Шо говорить»! Ничего!… Ты ее не видел. Где она, не знаешь. Тебе записку передали - и все… - Он пристально посмотрел на Рыбоглазого, приподняв редкие бровки.
– Узнает, где Ида, тебе башку свернет…

И снова над Одессой был чудесный вечер. От дневного дождя и следов не осталось, а парило еще сильнее. Но с моря тянуло крепким ветерком, который перебивал духоту.

Кречетов и Гоцман решили после работы выдержать

фасон - пройтись, никуда не торопясь, по главным городским магистралям с большой и благородной целью: на людей посмотреть и себя показать. Правда, магистралями полуразрушенные, неосвещенные улицы назвать можно было с большой натяжкой, но в Одессе народ непривередливый и к тому же патриот своего города.

Старт взяли от Соборной площади, где возле памятника князю Воронцову кучковались, по еще довоенной традиции, любители футбола, неспешно двинулись по Дерибасовской, пересекли Маркса и Ленина и, дойдя до Пушкинской, плавно повернули назад. Давид заметил нетерпеливый взгляд, брошенный Кречетовым на здание оперы, которое они миновали, и усмехнулся не без грусти. Хорошо Виталию, он нашел свое счастье, и оно взаимно… А ему, Гоцману, от к кому бежать, к кому торопиться по вечерним улицам?…

Навстречу медленно, толкаясь на узких тротуарах и обмениваясь остроумными репликами, текли гуляющие. Все-таки одесситы поразительный народ, думал Кречетов, город разрушен, большинство из них днем, не разгибая спины, вкалывает на его восстановлении, а вечером - пожалуйста: принарядились, и будто не было ни войны, ни расстрелов, ни похоронок в каждой третьей семье…

Они повернули с Дерибасовской направо, к оперному театру. Майор то и дело поднимал руку к фуражке, отвечая на приветствия младших по званию. А Гоцман думал о том, что уже забыл, когда в последний раз надевал форму. Висит себе спокойненько в кабинете, в шкафу, пересыпанная нафталином. Не такая у него работа, чтоб форму почем зря таскать…

– Ты решил отпустить Родю?
– спросил Кречетов, провожая взглядом миловидную девушку в кокетливом летнем платье европейского покроя и фильдеперсовых чулках. Почувствовав, что на нее смотрят, она улыбнулась офицеру.

– Уже отпустил… - Гоцман тоже проводил девушку взглядом, вздохнул.
– Понимаешь, Родя деньги с документами рисует, элита, статьи 59-8 и 72… На мокрое руки не поднимет. За то блатные могут на нож поставить. У них же ж тоже есть закон.

– Хотя бы слежку за ним установить… - покачал головой Кречетов.

– Виталий, здесь надо посмотреть за пол-Одессой, - устало проговорил Давид.
– Где я возьму людей?… А вот за эти пистолеты у меня в душе заноза. Пацаны с разных районов. И водящие у них разные… А пистолеты - как с одного лотка.

– Какие версии?

– Пока никаких.

Они остановились на углу, пропуская вывернувший из подворотни фургон с надписью «Рыба». Невдалеке виднелся театр, возле которого уже зажигались вечерние огни. Театр - одно из немногих в Одессе зданий, которое снабжалось электричеством бесперебойно, по специальному распоряжению обкома. Прочие тонули во тьме.

– В театр

не пойдешь?

– Нет, - помотал усталой головой Гоцман и даже зажмурился от предвкушения.
– Я лучше пару часов подушку придавлю. А повезет, так и на всю ночь залягу… Завтра опять карусель начнется.

– Завтра я с тобой, - быстро сказал Кречетов.

– За завтра - завтра поговорим… Бывай.

Они пожали друг другу руки. Тихо насвистывая, Кречетов направился ко входу в театр. За ним, на большом расстоянии, тоже рассеянно посвистывая, шел худой, стриженный наголо мальчик лет тринадцати, одетый в застиранную ковбойку и подпоясанные ремнем солдатские брюки.

Через десять минут Кречетов, выслушавший заверения администратора Шумяцкого в совершеннейшем почтении, сидел в гримерке Тони и, улыбаясь, вслушивался в звуки скандала, который певица устраивала костюмерше.

– Это поглажено?! Вот ЭТО - поглажено?!
– рвалось в полуоткрытую дверь.
– Взгляните на этот шов!!!

– Антонина Петровна! Со сцены ж никто не увидит…

– Я увижу!!!
– взвился поставленный голос Тонечки.
– Этого достаточно!!!

Она влетела в гримерку, переполняемая чувствами. И, как всегда в такие моменты, показалась Кречетову особенно красивой.

– Антонина Петровна, вы сегодня блистательно выглядите.
– Он встал, щелкнул каблуками, склонился к ее руке.

Как в старой армии, подумалось Кречетову. Только до революции звания майора не было, его еще при Александре III отменили… Поймав себя на этой мысли, он сам себе подивился: сколько ненужных сведений скопилось в его голове!…

– Виталий, давай без пошлых комплиментов!
– дрожащим от негодования голосом бросила Тоня.
– Не нужны мне сейчас пошлые комплименты, ты понимаешь это или нет?! И потом, почему ты здесь сидишь? Мне нужно переодеваться!…

– Пожалуйста, не надо со мной так разговаривать, - мягко улыбнулся Кречетов.

– Ах так!… А ну пошел вон!

Кречетов сильно схватил ее за запястья, притянул к себе, властно заглянул в глаза:

– Со мной. Не надо. Так. Разговаривать…

Через несколько секунд Тонечка сдалась. Капризно надула губки:

– Извини… но… но я же должна настроиться.

– Это ты меня извини, - усмехнулся Кречетов.
– Настраивайся. А я пойду.

Он поцеловал ее, подхватил с гримерного столика фуражку и вышел.

– Что вы там копаетесь?!! Я сказала, один шов, а не все платье!!!
– догнал его уже в фойе свежий голос Тонечки.

Глава двенадцатая

Двор, в котором жил Давид Гоцман, видел на своем веку всякое. Но такие вещи приключались здесь нечасто. А потому многочисленные обитатели двора высыпали из своих коммунальных обителей и с приличествующими моменту разговорами созерцали, как двое потных грузчиков волокут вверх по лестнице галереи пианино. Сзади их страховал гордый до слез Эммик с объемистым узлом на плече. Его вишневые глаза сияли от счастья.