Ликвидация

Поярков Алексей Владимирович

Подавальщица погасила штампиком очередной обеденный талон. Первое было не ахти - суп с непонятным серым жиром и несколькими разваренными макаронинами, зато на второе неожиданно дали вареную картошку с непривычным, резко пахнущим маслом, по виду похожим на постное. Конечно, с коммерческой столовой и тем более рестораном не сравнить, но обедать там каждый день было Давиду не по карману. Видимо, хозуправление надавило на обком и «завернуло» в УГРО остатки ленд-лизовских запасов. После горячей картошки с маслом даже настроение

поднялось, и третье - привычный компот из сухофруктов - Гоцман поглощал уже вполне добродушно, поглядывая на окна столовой, по которым ползли струйки редевшего на глазах дождя.

На выходе он столкнулся с Кречетовым. Офицеры обменялись рукопожатием и дальше по коридору шли уже вместе. Вдоль стены выстроились пятеро задержанных, рядом стояли двое солдат конвойных войск МВД - низенький, коренастый, с симпатичным открытым лицом и медалью «За отвагу» на гимнастерке и другой - большой, кряжистый, немного похожий на медведя. Завидев офицеров, оба бойко повернулись к ним, встав по стойке «смирно».

– Представьтесь, - сбавив шаг, обронил Гоцман.

– Рядовой Лужов.

– Младший сержант Охрятин.

– Новенькие?

– Так точно, товарищ подполковник!
– хором отозвались конвоиры.

– Вбейте себе в мозг: к арестованным спиной не повертываться. Кру-гом!…

В кабинете Якименко выложил на стол три пистолета ТТ. Кречетов по очереди взял каждый из них, внимательно осмотрел. А Гоцман только небрежно приподнял один за рукоятку и отложил в сторону.

– Провели облаву на Соборке, - рассказывал Якименко.
– От, взяли три ствола на пятерых. Один, подлюка, даже шмальнуть успел. Но - желторотый, целить не умеет.

– Откуда столько удачи?
– поинтересовался Гоцман, устало опускаясь на стул.

– Говорят, нашли у катакомбах…

– Угу. Прямо в заводской смазке, - хмыкнул Гоцман.

Кречетов протянул ему ТТ:

– Посмотри. Заводские номера сбиты.

– А у тебя шо, Михал Михалыч?… - Гоцман, вертя в руках пистолет, взглянул на тихо сидевшего в углу Дов-жика.

– Вот… - Майор встал, положил на стол старую фотокарточку.
– У Чекана до войны была подруга. Воровайка Ида Косетинская.

– Ух ты, какая цыпочка!… - восхищенно воскликнул Якименко, увидев снимок.

Гоцман, неодобрительно покачав головой, забрал фотографию от греха подальше.

– Косетинская… Полячка, шо ли?

– Не знаю, - вздохнул Довжик.
– В Одессе в первый раз засветилась в тридцать седьмом.

– А шо ж я ее тогда не помню?
– подозрительно спросил Давид.
– Ну ладно… И где живет?

– Выясняем… А самое главное, что ее опознали пленные румыны как женщину, которую видели у Седого Грека.

– «Выясняем»!
– тяжело вздохнул Давид и тут же вскинулся: - Во, Леша!… Шо там по «Доджам»?… Проверили все?…

– Так точно, Давид Маркович, - развел руками Якименко.
– Все

чистые.

– В ОРУД дали ориентировку, шобы смотрели в оба?

– Само собой.

Бывший полицай по кличке Рыбоглазый - он и в самом деле был похож на камбалу белесыми, ничего не выражавшими глазами - открыл дверь в квартиру, пыхтя, втащил в коридор тяжелую корзину с бельем, едой и фруктами. Пошарив себя по карманам, извлек связку ключей. С минуту повозился у двери в комнату, осторожно заглянул и, убедившись, что все в порядке, сделал шаг вперед.

В следующий момент корзина с грохотом и звоном полетела на пол. Тяжелый карниз, отодранный от окна, обрушился на голову Рыбоглазого. Задыхаясь, тот с трудом уклонился от умело направленных ударов, скрутил бросившуюся на него Иду и грубо отшвырнул ее на стоявший в углу топчан.

– О, теперь с пола будешь кушать… - Рыбоглазый, тяжело дыша, нагнулся, собирая выпавшие из корзины вареные картофелины.
– Знаешь, сколько за три года у меня было таких? Без счету. Хорошо с палкой, а то ведь и с ножами, и со штыками… Вот шило - это страх, - помотал он головой.
– В ладонь спрячут, еще и не увидишь…

– В следующий раз - шилом, - сдавленным голосом пообещала Ида, не глядя на Рыбоглазого. Она сидела на топчане, закутавшись в шаль, несмотря на жару, и дрожала.

– Давай, - засмеялся Рыбоглазый.
– Только я тебе скажу…

– Закрой пасть, гнида!
– гневно перебила его женщина.
– И пошел вон!

– Вот дура баба, - не обиделся страж.
– Ну уйду я… тебе легче станет?… Может, Чекану что передать?
– неожиданно понизил он голос.

Выждав минуту, Ида встала, оторвала кусок от свисавшего над топчаном клока старых обоев. Молча устроилась на подоконнике у зарешеченного окна.

– У меня где-то карандаш был, - озабоченно сказал Рыбоглазый, роясь в карманах пиджака.

…Через полчаса, держа на отлете записку, ее брезгливо рассматривал Штехель.

– Ты ей бумагу дать не мог?
– процедил он.
– Я глаза должен портить?

– Виноват… не подумал.

– «Не подумал»!
– передразнил Штехель, приоткрывая дверь в соседнюю комнату.
– Славик, иди сюда.

Вошел худой, наголо стриженный подросток лет тринадцати, одетый в донельзя заношенную ковбойку и мешком висевшие на нем солдатские брюки.

– Возьми листок, чернила, ручку. Перепиши разборчиво. Разборчиво!… Понял, сынок?… Ну, давай.

– Шо, сын твой?
– поинтересовался Рыбоглазый, когда дверь за Славиком закрылась.

– Племянник, - неохотно пояснил Штехель.

– А шо говоришь - сынок?

– Сестры-покойницы сын… Твое какое дело?
– раздраженно бросил Штехель.
– Ладно, передашь Чекану - ксиву ему на днях изготовим. На улицу чтоб пока не совался!

– Это и так понятно…