Лилия для Шмеля
Шрифт:
— Но мы же купили альбомы и карандаши! — спохватилась я, придумав, чем занять скучающего ребенка. — А еще мы можем рисовать на стекле! Я даже знаю одну игру — «крестики-нолики». Сыграем?
— Я не умею!
— Это легко, — подышав на стекло, нарисовала решетку и начертила нолик. — Ставь в любом месте крестик…
Весь день мы просидели в номере. Выйти на улицу и поиграть в снежки нам не позволила охрана герцога.
— Его Светлость велел не оставлять номер без присмотра, — сообщил широкоплечий мужчина, преграждая дорогу. — Извините,
— Поняла, — кивнула я и расстроенная закрыла дверь. Что ж, будем развлекаться своими силами. Не впервой.
Вечером, уставший и взъерошенный, герцог пришел навестить сына, которого я незадолго до его прихода уложила.
— Уже? Я так засиделся? — он и так хмурый, еще сердито оглядывает комнату, которую я не успела прибрать. В отличие от герцогского особняка комнатка небольшая, еще и мы постарались от души — вот и вышел настоящий кавардак.
— День у нас прошел плодотворно, спокойно, — успокоила гостя, торопливо собирая карандаши и рисунки. — Вейре был бодрым. Мы рисовали, играли, составляли шарады. А вот у вас, кажется, день прошел напряженно.
— Не то слово, — процедил Освальд. Потом шумно выдохнул и повинился. — Я еще раздражен, не обращайте внимания.
— Чаю будете? — спросила совершенно неожиданно, по привычке из прошлой жизни.
— А у вас есть?
— Есть! Успокоительный и немного печенья, — думала, избалованный аристократ откажется от скромного угощения, но Веспверк сел за стол и рукой отодвинул на край остатки игрушек.
— Буду.
И вот мы сидим, пьем цветочный чай, наслаждаемся тишиной. Иногда хрустим дешевым печеньем и молчим.
— Откуда у вас все это? — спохватился Освальд, ополовинив жестяную коробочку.
— Попросила купить Гизо перед отъездом.
— Думаете, я слишком подозрительный?
— Нет. Я бы, обжегшись на молоке, тоже дула бы и на студеную воду.
Освальд хотел было что-то сказать, но я успела первой:
— Вы устали, и, если желаете просто посидеть в тишине, не обязательно вести светскую беседу. В молчании тоже есть своя прелесть.
— Намекаете, чтобы замолчал? — грустно улыбнулся герцог, смотря на меня красивыми глазищами, совсем без ерничества.
— Нет. Но, полагаю, за день наговорились вдосталь.
Он кивнул и склонился над остывшей чашкой.
После чаепития, проведав сына, Освальд так же немногословно поблагодарил меня и удалился.
— Доброй ночи, Ваша Светлость, — пожелала, закрывая дверь.
— И вам, Корфина. С утра снова в дорогу.
«Ура!» — едва не закричала я. На новом месте спокойно поедим, запасы сделаю, а то одной покупной сдобой сытым не будешь.
Разбуженная ранним утром, еще сонная, я на автомате надела меховые обновки, утеплила Вейре — и так мы пошли к паритуму. Плевать, что обо мне подумают, главное — с тепла не застудить ребенка и не простыть самой.
Норрит же вышла одетая с иголочки, как и ее дочь, и поглядывала на меня с осуждением. Зато она,
Глава 32
Есть провизию, преподнесенную перед отлетом миридирскими чиновниками, Веспверк отказался, раздав ее экипажу паритума — и сутки мы питались купленной на прогулке выпечкой. Зато Вейре, ненавидевший овощи, искренне радовался новому меню.
Также неудобство доставлял сон в полусидящем состоянии, но мне все равно грех жаловаться. Зато Веспверкам, привыкшим к большим комнатам, приходилось туго.
Чтобы отвлечь Вейре, герцог читал вслух. Для этого он купил дорогущую красочную книгу с картинками, но малыш, то и дело, поглядывал на меня, глазенками умоляя рассказать ту самую историю, что «унесли ангелы». Освальд отмечал каждое движение сына, ревновал, однако держался. Лишь сердился бурчал, что Вейре, ерзая, роняет грелку с колен.
— Я устал все время лежать, — взмолился Вейре, гревшийся под теплым одеялом почти весь день. Чем дальше мы продвигались на север, тем холоднее становилось в каюте. Пар изо рта не шел, но ноги, пальцы и носы у нас мерзли.
— Если наденешь меховые штанишки — отпущу, — предложила ему.
— Хорошо! — легко согласился малыш.
Сама я тоже утеплилась и теперь, наслаждаясь теплом, еще больше радовалась удачным покупка.
— Так лучше! — Вейре спустил ноги на пол и сладко потянулся. — Но если у жаровни холодно, тогда что же на улице?!
— В Имилере мы пробудем недолго, — заверил герцог, разглядывая наши пятнистые «гамаши». — После сразу же свернем на юг.
— Это хорошо, — обрадовалась я, растирая замерзшие пальцы. Чувствую, сегодня спать буду в варежках. — Только бы не простыть.
— Вы утеплены, Вейре тоже. А я, — перехватил Освальд мой скептичный взгляд. — Я даже в корпусах академии, где зимой вода застывала, спал под тонким одеялом!
Я изобразила восхищение, но подозреваю: только из мужской гордости он до сих пор не надел пятнистую шубу и сидит в повседневной верхней одежде. Неловко ему признаться в моей прозорливости. Сам герцог тогда в магазине хотел прикупить лишь меховые жилеты да рукавицы. Это я всех взбаламутила и уговорила утеплиться. Но спорить не стала. В тесном пространстве только ссоры не хватало. Не маленький: замерзнет — оденется.
Освальд оценил мою выдержку, и вечер прошел тепло и миролюбиво. Даже Кратье забежал на чай, чтобы передохнуть от супруги.
— У Нейлы характер в Норрит. Одна истерика — и дочь с удовольствием щеголяет в «облезлом коте», — утомленный доктор смешно передразнил интонацию жены. — Думаю, этой ночью увижу дражайшую супругу в новых мехах.
— Не испугайся, когда увидишь силуэт, — съязвил Освальд и легким кивком напомнил, что в комнате присутствуем я и Вейре.
— И верно! — широко улыбнулся Кратье. — С непривычки можно сердечный приступ получить.