Лишь одна музыка
Шрифт:
— Мистер Вармс, я понятия не имел обо всем этом. Вы были очень добры...
— Совсем нет, уверяю вас. Я выполнил мой долг как душеприказчик миссис Формби и как исполнитель ее воли в составлении завещания. Говорил ли он что-нибудь еще?
— Он сказал, что я должен заплатить хотя бы налог, который он платит. Он сказал, что это мой законный и моральный долг...
— Мистер Холм, законного долга не существует. Я не могу вас проконсультировать насчет моральных вопросов, если это можно так назвать, но могу довести до вашего сведения, что состояние совсем не маленькое. Мистер Гловер, как наследник движимого имущества, получит довольно много денег, хоть с налогами, хоть без налогов; и, как я понимаю
Я смеюсь, и мистер Вармс присоединяется ко мне.
— То есть вы не особо прониклись к мистеру Гловеру, — говорю я.
— Ну, он довольно пренебрежительно говорил о своей благодетельнице. Не особо располагающее к себе поведение.
— Надеюсь, он не был с вами груб?
— После первой нашей встречи он был сама вежливость. На самом деле он стал заискивать, это часто бывает, как я заметил, когда люди угрожают, а их угрозы не действуют. О, я должен вам сказать еще одну вещь. Миссис Формби вовсе не собиралась дать вам пятьдесят процентов, или шестьдесят процентов, или какую-то часть скрипки. Она была, если я могу так сказать, довольно дальновидная леди и осознавала, что любой заем, который вам, может, придется взять, будет против ее намерений принести вам радость, а не беспокойство. Так что я, в общем, ожидал вашего звонка, мистер Холм, хотя надеюсь, вы понимаете, почему я не мог вас предупредить. Ежели он будет продолжать настаивать, я, хоть и не могу вас представлять по закону, буду рад связать вас с другой адвокатской фирмой. Однако не думаю, что это понадобится. Я подозреваю, что твердый ответ положит конец этим досадным притязаниям. Миссис Формби твердо решила добавить это дополнение к завещанию, и она понимала в нем каждое слово. Я надеюсь, вы получите удовольствие от скрипки.
— Спасибо, мистер Вармс. Я не знаю, что сказать. Большое вам спасибо.
— Не стоит.
— Вы любите музыку, мистер Вармс? — спрашиваю я, сам не зная почему.
— О да, я очень люблю музыку. — В голосе мистера Вармса вдруг звучит беспокойство и желание поскорее закончить разговор. — Мм, что-нибудь еще? Пожалуйста, обращайтесь, если понадобится.
— Нет, это все. И опять же — спасибо вам.
— До свидания, мистер Холм.
8.25
Миссис Формби,
я знаю, что Вы умерли и не сможете это прочесть. Я очень жалею, что не знал о Вашем инсульте.
Я веду жизнь в одиночестве. Спасибо, что Вы не забыли меня и предположили, что я не забыл Вас, хотя я и не навестил Вас.
Я буду ездить на Блэкстоунскую гряду каждый год в подходящее время. Я буду брать Вашу скрипку каждый раз, когда буду возвращаться на север.
Я не спросил Вас, где и у кого Вы ее купили. Эта история ушла с Вами.
То малое, что я для Вас делал, закончилось, но то, что Вы сделали для меня, будет длиться, пока я не исчезну.
Пусть, когда я буду умирать, память о Вас научит меня, в чьи руки отдать скрипку.
Мы оба — Ваш друг и Ваша скрипка — благодарим Вас — из глубины наших душ.
8.26
Однажды ночью я просыпаюсь в холодном поту, со стуком сердца в ушах.
Мне приснился сон. Я был на станции метро, Холборн, кажется. Я стоял внизу, играя на Тонони. На бегущем вниз эскалаторе стояли группы людей, вперемежку незнакомые и знакомые, они парами проплывали мимо.
Я играл длинные медленные созвучия на открытых струнах. Когда уставал от одной квинты, переходил на другую. Мать Джулии, в тиаре и с маленькой собачкой Карпаччо под левой рукой, спустилась, прикованная наручниками к полицейской из Холланд-парка. Возможно, она нарушила какие-то правила карантина. Я знал, что все это преходящий спектакль, что я могу выключить его в любой момент. Я был внутри сна, но никак не участвовал в нем.
Но когда вместе проходили знакомые пары, перемежаясь с неизвестными, мне становилось все более и более беспокойно. Я метался между надеждой и дурными предчувствиями, поскольку думал, что смогу увидеть саму Джулию, и не знал, кто будет с ней. Однако среди всей бесконечной череды людей из моего прошлого, проплывающих мимо, кузенов, учителей математики, коллег по оркестру, она не появилась, и мне сдавило сердце.
Я ступил на эскалатор, идущий вверх, чтобы ее найти. Наверху эскалатор остановился и пошел вниз. Но когда я спускался, становилось все yже и темнее, и я был один. Все остальные исчезли, и, кроме звуков моей скрипки, на которой я, не переставая, играл, стояла тишина. Эскалатор спускался все глубже в землю, далеко вниз по сравнению с тем, куда он приходил раньше; и я ничего не мог сделать, чтобы его остановить. Я играл уже не три спокойных аккорда на открытых струнах, но захватывающую, пугающую музыку, в которой я только постепенно узнал мою единственную строчку без сопровождения в «Искусстве фуги».
Я наполовину задохнулся, наполовину закричал вслух. Но я не мог вырваться из тисков моего нисхождения. Скрипка, будто заколдованная метла106, одержимо играла и играла, и если бы в оболочку моего сна не вторглась автомобильная сигнализация снизу с улицы, я бы спустился в бесконечную ночь навсегда.
8.27
Не надо драматизировать. Это ведь только любовь, не рука, не нога. Как долго будет продолжаться это потакание своим слабостям, эти переживания? Это тебя не остановит в зарабатывании денег. Достоин ли ты своей скрипки? А про тех, кого ты потерял, подумай, как лучше им. «О господи, Майкл, вы еще недостаточно ее ранили?»
Пусть двигается тело, если твоя душа пока не может. Плавай. Нет, теперь, как и она, я не могу ничего делать в толпе. Но ведь ты можешь, не правда ли, когда ты играешь в оркестре? Как насчет прогулки? Гуляй, докуда можешь догулять. Гуляй кругами, если тебе некуда идти. Сейчас пять утра, но это ветреный Лондон, a не венецианский рассвет. Ночные бродяги уступают место дневным. Я слышу за собой шаги, но не поворачиваю головы, и шаги пропадают.
Подумай снова о своих учениках. Но ведь я думаю. Часами размышляю до, во время и после занятий: о движении кисти у Элизабет, об арпеджио у Джейми, о навыке чтения с листа у Клайва. У меня нет сил быть нетерпеливым.
— Почему я больше не встречаю ту красотку, Майкл? — усмехается паршивец, который вдруг полюбил скрипку, кто знает почему. — Джессика, да, я помню ее имя.
— Она тут бывает не каждый день, Джейми.
— А я должен это приготовить к следующему разу?
— Да, — говорю я, думая о Карле. — Ты должен.
Я улыбаюсь, и он удивленно улыбается в ответ.
В те вечера, когда не работаю, я читаю, ведь мне нечего делать с коллегами или для них. Теперь это другая жизнь, где окна все время смотрят на север. Свет неяркий и не обжигает.