Литературные воспоминания
Шрифт:
в гении, как, например, Кукольника и «барона Брамбеуса» [091]. Нынешнему
времени трудно и понять ту степень негодования, какую возбуждали органы этой
самозванной опеки над литературою в людях, желавших сохранить по крайней
мере за этим отделом общественной деятельности некоторый призрак свободы и
человеческого достоинства. При отсутствии общественных и политических
интересов бороться с триумвиратом становилось почти делом чести; по хорошему
или дурному отношению к
молодежи — впрочем, очень немногочисленных — нравственные качества людей.
Вражда к триумвирату еще усилилась, когда оказались практические следствия
распоряжения, состоявшегося около того же времени,— вовсе не допускать
соперничества журналов и терпеть одни уже существующие издания, что
приравняло органы триумвиратов к нынешним концессиям железных дорог, с
гарантией правительства. Приезд Белинского был, как сказано, особенно важен
тем, что возвещал новую попытку бороться с литературными концессионерами
после трех неудачных попыток: двух в Москве, предпринятых сперва
«Телескопом», а затем «Московским наблюдателем»,— журналом, даже и
основанным именно с этою целью в 1835 году [092]. Третья, в Петербурге, взята
была на себя «Современником» Пушкина — и тоже безуспешно [093]. С новым
правилом о журналах, казалось, все походы против откупщиков общественного
мнения должны были прекратиться. Правило это очень походило на позднейшее
распоряжение относительно раскольников, которым дозволялось сохранять свои
старые часовни и молельни с строгим запрещением воздвигать новые около них, но разнилось от него тем, что тогдашнее цензурное ведомство признало
возможным допустить официальное подновление старых литературных часовень, чего раскольники не могли делать с своими иначе, как тайно или с подкупом. В
это время А. А. Краевский, тогда еще сравнительно молодой человек, усильно
добивался возможности очистить себе место в ряду журнальных концессионеров
эпохи, и это — надо сказать правду — не по одному ясному материальному
расчету, но и по нравственным по-буждениям: противопоставить злой
102
вооруженной силе другую, тоже вооруженную силу, но с иными основаниями и
целями. Он принялся искать редакторского кресла для себя по всем сторонам и
притом с выдержкой, упорством и твердостью, действительно замечательными, плодом которых было появление сперва «Литературных прибавлений к Русскому
инвалиду» под сто редакцией (диплом на издательство приобретен был тогда
известным Плюшаром у довольно мелочного, хитрого и скупого старика
Воейкова), в которых, как известно, участвовал и Белинский. Затем, в 1838 году, А. Л. Краевский открыл и перекупил право на возобновление «Отечественных
записок»
ним, не покидая еще «Прибавлений», объявил о выходе своего старонового
журнала, сделавшегося вскоре настоящей его собственностью. Клич, который он
тогда кликнул, с одобрения самых почетных лиц петербургского литературного
мира, ко всем еще не подпавшим под позорное иго журнальных феодалов, отличался и очень верным расчетом и признаками полной искренности и
благонамеренности. «Если и эта новая попытка,— говорил новый издатель своим
сторонникам,— противопоставить оплот смирдинской клике не удастся, то всем
нам останется только сложить руки и провозгласить ее торжество».
Бедный А. Ф. Смирдин и не воображал, что даст свое имя для обозначения
очень неблаговидного литературного периода. Честный, добрый, простодушный, но без всякого образования, он соблазнился, получив неожиданно довольно
большое состояние от книгопродавца Плавильщиков а, ролью двигателя
современной литературы и просвещения. Кажется, самый этот каприз был еще
подсказан ему петербургскими журналистами, которые и завладели
честолюбивым торговцем для своих целей. Меценат-книгопродавец, подавленный
их авторитетом, смотрел на весь мир их глазами, расточал деньги по их советам и
говорил на своем купеческо-приказчичьем языке про всякое начинание, про
всякий талант, не искавший покровительства триумвиратов: «Это наши
недоброжелатели-с!» А что делали с ним его доброжелатели, успевшие потом
разорить и еще одного такого же импровизированного двигателя русского
просвещения, книгопродавца Плюшара, издателя «Энциклопедического словаря»
— почти неимоверно. Я сам слышал из уст Смирдина, уже в эпоху его бедности и
печальной старости, рассказ, как, по совету Булгарина, он предпринял издание, кажется, «Живописного путешествия по России», текст которого должен был
составить автор «Выжигина», взявшийся также и за заказ гравюр в Лондоне. В
этом смысле заключен был формальный контракт между ними, причем Смирдин
назначал 30 тысяч рублей на предприятие. Долго ждали картинок, но, когда они
пришли, Смирдин с ужасом увидел, что они состоят из плохих гравюр,
исполненных в Лейпциге, а не в Лондоне. На горькие жалобы Смирдина в
нарушении контракта Булгарин отвечал, что никакого нарушения тут нет, потому
что в контракте стоит просто: заказать за границей. Ловушка была устроена грубо
и нагло, но книгопродавец попался в нее. Когда Смирдин рассказывал мне этот
пассаж, усталые, воспаленные глаза его налились слезами, голос задрожал: «Я