Логике научного исследования
Шрифт:
высокую вероятность (в нашей терминологии — высокую «вероятность гипотез») мы обычно припи-
сываем простымтеориям, в частности тем, которым требуется немного вспомогательных гипотез.
Однако он опирается на основания, противоположные моим. В отличие от меня он приписывает вы-
сокую вероятность таким теориям не потому, что они строго проверяемы или логически невероятны, то есть имеют, так сказать, а priori много возможностей столкнуться
Напротив, он приписывает высокую вероятность простым теориям с небольшим количеством вспо-
могательных гипотез на основании своей веры в то, что система, состоящая из немногихгипотез, бу-
дет а prioriиметь меньшуювозможность столкнуться с реальностью, чем система, содержащая много
гипотез. Поэтому здесь вновь возникает удивление — зачем мы вообще должны стремиться строить
такие странные теории? Если мы хотим избежать конфликта с реальностью, то зачем нам нарываться
на него, формулируя те или иные утверждения? Если мы стремимся к безопасности, то надежнее все-
го было бы пользоваться теоретическими системами, вообще не содержащимигипотез («Слово —
серебро, молчание — золото»).
Выдвинутое же мною правило, требующее, чтобы вспомогательные гипотезы использовались как
можно более осторожно («принцип экономии в использовании гипотез»), не имеет ничего общего с
рассуждениями Кайлы. Меня интересует не уменьшение числа наших утверждений, а их простота в
смысле их высокой проверяемости.Именно это приводит меня, с одной стороны, к правилу: вспомо-
гательные гипотезы должны использоваться как можно более экономно, а с другой стороны, к требо-
ванию сокращать число наших аксиом, то есть число наиболее фундаментальных гипотез. Последний
пункт вытекает из того требования, что в науке следует предпочитать высказывания высокого уровня
универсальности и что система, состоящая из многих «аксиом», должна быть, если это возможно, вы-
ведена (и, таким образом, объяснена) из системы с меньшим количеством «аксиом» и с аксиомами
более высокого уровня универсальности.
3См.: Kaila H.Die Principien der Wahrscheinlichkeitslogik // Annales Universitдtis Fennicae Aboensis. Series В. Turku, 1926, vol. 4, N 1, p. 140.
252
84. Замечания об использовании понятий «истинно» и «подкреплено»
В развиваемой нами концепции логики науки можно избежать употребления понятий «истинно» и
«ложно»*1. Их можно заменить логическими утверждениями об отношениях выводимости. Поэтому
вместо того, чтобы говорить: «Предсказание ристинно
высказывания Ь»,мы можем сказать, что высказывание рследует из (непротиворечивой) конъюнк-
ции tub.Фальсификацию теории можно описать аналогичным образом. Вместо того чтобы назвать
теорию «ложной», мы можем сказать, что она противоречит определенному множеству принятых ба-
зисных высказываний. Не нужно нам говорить и о базисных высказываниях, что они «истинны» или
«ложны», так как их принятие мы можем интерпретировать как результат конвенционального реше-
ния, а сами принятые высказывания считать следствием этого решения.
+1 Вскоре после того, как это было написано, мне посчастливилось встретить Альфреда Тарского, который объяснил мне
основные идеи своей теории истины. Очень жаль, что эта теория — одно из двух великих открытий, сделанных в области
логики со времени «Principia Mathematica» {Whitehead A., Russell В.Principia Mathematica, vols. 1-3. 2nd edition. Cambridge, Cambridge University Press, 1925), — все еще часто истолковывается неправильно. Следует обратить особое внимание на то, что понятие истины Тарского (для определения которого относительно формализованных языков он предложил соответ-
ствующий метод) есть то же самое понятие, которое имел в виду Аристотель и которое подразумевает большинство людей
(за исключением прагматистов), а именно: истина есть соответствие фактам(или реальности). Однако что мы имеем в
виду, когда о некотором высказыванииговорим, что оно соответствует фактам (или реальности)? Как только мы поняли, что
это соответствие не может быть структурным подобием, задача разъяснения данного соответствия начинает казаться безна-
дежной и, как следствие этого, понятие истины становится подозрительным, и мы предпочитаем не использовать его. Тар-
ский решил эту, казалось бы, неразрешимую проблему (для формализованных языков) путем введения семантического ме-
таязыка, с помощью которого идея соответствия сводится к более простой идее «выполнимости» или «удовлетворимости».
В результате, благодаря теории Тарского, я больше не испытываю колебаний, говоря об «истинности» и «ложности». И
аналогично воззрениям каждого человека (если только он не прагматист) мое собственное понимание этой проблемы оказа-
лось по существу совместимым с теорией абсолютной истины Тарского. Поэтому, хотя мои воззрения на формальную логи-