Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Ты не меня щадил, ты преследовал свои цели и спасал меня только ради корысти! — Пора поставить точку в заключительной песне затянувшейся саги и праздновать победу. — «Вы оба рождены царствовать» — если бы я знал, что ты говоришь о расе монстров, я бы попытался уничтожить их ещё раньше, и никто не смог бы мне помешать! — Локи перевел дух, стараясь прочитать на лице отца хоть какие-то эмоции, но все без толку. Царь Асгарда медленно подошел к узкому окну и подставил морщинистые руки злому ванахеймскому солнцу.
— Ты потратил на меня столько сил, а ради чего? Когда твои планы не сбылись, почему ты не отправил меня назад, в Ётунхейм? И как ты заставил маму изображать любовь столетиями? — Слова давались легко, Локи
— Рядом с монстром наследник Асгарда вырос последним ничтожеством! Могучий Тор!!! — Локи усмехнулся, вспоминая бравады брата. — Я, сын Лафея, вел войну с Ётунхеймом, с Мидгардом, за мной шла армия читаури, а в руках сиял Жезл Судьбы, который ничем не хуже Мьельнира и даже Гунгнира. Я — угроза безопасности девяти миров и не раз был в шаге от того, чтобы убить твоего любимого наследника. — Локи понял, что теряет контроль над собственной речью: все более обидные слова срывались с языка, норовя побольнее ужалить бога, но все тщетно — Всеотец не двигался с места, был столь безучастным, будто Локи разговаривал сам с собой или со стенами. Царевич то приближался к нему вплотную, то отходил на пару шагов назад — словно танцевал вокруг ядовитой змеи, которая не спешила ужалить.
— Тор все эти годы не делал ничего, только забавлялся. Даже нарушить твой запрет, пойти в Ётунхейм! Я его подговорил, а он понес наказание, как всегда. Он ничего даже не понял. А его друзья? Да они с Хеймдалем клятвопреступники, но ты, справедливый Один, не судишь их и не изгоняешь, хотя должен. И ты еще называешь себя мудрым царем!
Ванахеймская комната не порождала эха, так что слова затихли столь же быстро, сколь слетели с губ. Безразличный взгляд отца, направленный в узкое окно, вызывал ярость и желание убивать. И Локи решился: в два шага преодолел разделяющее их расстояние, схватил Одина за плечо и резко развернул к себе, прошипев прямо в лицо:
— Что ты на все это скажешь?!
Яркое солнце блеснуло в окне, ослепляя полубезумного триумфатора. Перед глазами замелькали фиолетовые круги, а облик отца начал расплываться. Локи скорее почувствовал, чем увидел, как тот поднял левую руку и с кажущейся легкостью отшвырнул его назад. Локи не успел сгруппироваться, но падение было неожиданно мягким — в кресло. И молодой бог не был уверен, что еще минуту назад оно стояло за ним.
Навернувшиеся на глаза слезы мешали разглядеть выражение лица бога, но Локи не сомневался, что если смог бы — увидел бы презрение.
— Я передам твоей матери твои слова о ней, о ее муже и сыне. Она имеет право знать правду.
Локи резко выдохнул и попытался стереть непрошеные слезы — он не сразу понял, на что именно нарвался. На лице матери, возникшем перед внутренним взором, было написано такое отчуждение и презрение, какое Локи видел только раз в жизни — в тот день, когда Тор обвинил его в попытке убийства. Только не это!
— Я не это имел в виду! — воскликнул он, лихорадочно подбирая слова. — Я хотел знать настоящую правду.
— Ты к ней не готов. — Отец так и не сменил спокойный тон на гнев, и это было очень опасно. — Ты не способен слышать кого-то, кроме себя. Пока ты не научишься контролировать свои эмоции, любые новые знания для тебя опасны, — Один обвел рукой покои, демонстрируя последствия нескольких вспышек отчаяния и ярости: конфекты рассыпаны по всей комнате, многие из них раздавлены, книга сброшена под кровать, лампа едва держится на тумбочке. И это ведь еще истерики не было. Ошеломленный, униженный, Локи осматривал комнату и не знал, что сказать и как оправдаться. Один позволил себе легкую улыбку. Он и раньше доводил сына до такого состояния, но неизменно щадил, отпускал и позволял набраться сил для новой словесной битвы. Теперь же пощады не будет, как и следующей битвы. Гордыню, дерзость
— Если так пойдет дальше, ты поплатишься своей жизнью. Ты признался в попытке убийства брата. — Локи вздрогнул и вцепился короткими ногтями в подлокотники кресла: он даже не помнил, что именно произнес минуту назад. Его лицо, наконец, приобрело столь милое сердцу Одина детское ошарашенное выражение.
— Ты объявил себя угрозой Асгарду, всем девяти мирам. Забылся и выдал свои секреты, хотя я тебя о них не спрашивал. — Ошарашенное выражение никак не сходило с лица Локи. Хотя бы сейчас он искренен. Искренне удивлен, искренне напуган. Царю не составило никакого труда запомнить речь. В отличие от самого оратора.
— Юношеское тщеславие жаждало моего ответа и внимания, но вместо этого приговорило тебя к смертной казни по законам Асгарда.
— Я п-пытался сказать тебе… — Локи запинался на каждом слове, задыхался. Расчет оказался верен: Ванахейм — идеальное место для вынесения смертного приговора и привидения его в исполнение, ведь почти невозможно сосредоточиться на оправдательной речи, когда основным противником является воздух.
— Ты сам-то понял, что хотел сказать? — Ждать ответа не следовало — Локи едва ли мог говорить. — Твоя речь настолько бессвязна, что вычленить хоть одну сколько-нибудь стоящую мысль в этом потоке слов и эмоций стоило мне немалых усилий, — Один сделал паузу, наблюдая, как Локи то краснел, то бледнел, то силился хоть что-то возразить, но все без толку.
— Играя в куклы, — Всеотец сурово посмотрел в глаза приемному сыну, не давая отключиться от реальности и пропустить все самое важное мимо ушей, — ты забываешь, что марионетки могут оказаться кукловодами, а ты сам — не более чем подвешенной за веревочки тряпицей, набитой соломой.
Повисло неловкое молчание. Неприятную правду надо говорить медленно и предельно простыми словами, чтобы жертва восприняла её суть полностью.
— Ты глубоко заблуждаешься, если считаешь, что я не контролирую каждую беседу с тобой. — Растерянность и отрешенность на лице Локи сменились подозрениями. Значит, он еще не полностью сломлен и способен оценивать услышанное? Это ненадолго. Царь медленно отошел к окну, разрывая зрительный контакт.
— Каждая твоя эмоция — счастье от иллюзорной победы или горечь бессилия и отчаянья — создана мною. Я предугадываю каждый твой следующий шаг, словно поворот сюжета в зачитанной до дыр книге, потому что эту книгу написал я сам.
Локи хмурился и поджимал губы. Не верил. Что ж, он получит доказательства всесилия бога, в котором посмел усомниться.
— Во время наших бесед во дворце я не принуждал тебя к ответу, стараясь лишь понять, что ты скажешь добровольно. Я специально повез тебя мимо кумира, зная, что ты обратишь на него внимание и захочешь поехать на кладбище, а собственный курган потрясет тебя настолько, что я без всяких проблем доставлю тебя в поселение. Предлагая тебе казнь, я знал, что ты её не выберешь. Я позволил тебе дерзить мне на кладбище, — Один резко обернулся, заставив Локи выпрямиться в кресле. Еще нет, еще не сломлен, — посчитав, что правда о матери слишком тяжела для тебя, но ты продолжаешь дерзить, и я показал тебе твою мать в юности, прекрасно понимая, что это вызовет еще один взрыв. — Один тяжело вздохнул, растягивая паузу — оставалось уповать только на то, что вчерашняя догадка верна. Если да — Локи падет к его ногам, если нет, то ускользнет, пускай и ненадолго.