Лотос, рожденный в грязи
Шрифт:
– Вот и хорошо, – пробормотал Нарышкин, вкладывая заявление в папку. – Сегодня и начнем оперативные мероприятия. Вы пока отдохните, а я группу соберу, подниму материалы о пропавших подростках, и можем выдвигаться.
Катер причалил к берегу, Тина, опираясь на руку спускавшегося впереди нее Кущина, сошла по металлическому трапу и осмотрелась. Деревня была небольшая, всего одна улица – дворов пятнадцать, два из которых выглядели заброшенными. На берегу стоял длинный сарай, возле которого сушилась перевернутая лодка, рядом лежал
– Здорово, хозяин! – гаркнул Добрыня, направляясь к нему.
– Здорово, гость непрошеный, – протянул мужик, вставая. – Чего надо?
– Шоколада, – отрезал подошедший следом за Кущиным Нарышкин и развернул удостоверение: – Старший следователь Нарышкин Макар Евгеньевич. Документы имеются?
– Ну а то, – кивнул мужик и снял с шеи водонепроницаемую сумку, из которой вынул потрепанный паспорт. – Кривошеин я, Григорий Григорьевич, проводником тут работаю.
– Кого куда провожаем? – возвращая паспорт, спросил Нарышкин.
– Так вы не в курсе, что ли? Монастырь у нас тут, благословенное место. Туда гости приезжают, их и провожаю – дороги-то нет, по реке только.
Тина и Вовчик переглянулись – тут, похоже, не делают тайны из факта наличия монастыря.
– А что, в деревне много народа живет? – поинтересовалась Тина, оглядывая добротные дома за невысокими заборами.
– Так… не много и не мало, душ пятьдесят, с ребятишками если.
– И что же – все верующие?
– А кто как, – спокойно ответил Григорий. – Я вот отродясь ни в кого не верил, брат мой так же… а жена моя, скажем, верит – так что ж теперь, не жить с ней?
– И в монастырь ездит жена ваша? – продолжала Тина, в то время как с катера сошли все приехавшие с ними полицейские и собровцы.
– А то, – кивнул Григорий, глядя на приехавших без особых эмоций, только спросил: – А войско такое куда же?
– Молиться будем, – бросил Нарышкин. – Ну что, пойдем по дворам, познакомимся, кто чем дышит?
– Так нет никого, все в лес ушли. Орех пошел, заготавливаем, – объяснил он. – Тут только мы с Семеном, но он в монастырь поехал, повез что-то.
– Ладно, тогда и мы в монастырь, – решил Нарышкин и крикнул своим: – Погуляли? Айда на катер, отчаливаем. И вы, уважаемый, уж не сочтите за труд проводить нас, – последнее относилось уже к Кривошеину, но тот и так запирал сарай:
– Это обязательно, без меня проскочите поворот. Там в приток уходить нужно.
Плыли недолго, минут двадцать, и Тина с удовольствием разглядывала скалистые берега реки, кое-где заросшие пожелтевшими деревьями. Это действительно напоминало картины из янтаря, о которых рассказывала Лиза Абрамцева.
«И правда, какое красивое и спокойное место, даже не чувствуешь, что река, что какой-то монастырь есть и прииск, где люди гибнут…»
Катер резко взял влево, оказался в неширокой речке, однако Тина, бросив взгляд вниз, поняла, что глубина тут приличная, а вода явно очень холодная. Она
Ифантьев, не сходивший с катера в деревне, дремал, прислонившись к иллюминатору, и Тина, глянув в его серое лицо, пожалела мужчину – он весь измучился от неизвестности, от долгого ожидания встречи с дочерью, от мыслей о том, как это произойдет, что они скажут друг другу, как все будет дальше.
Катер ткнулся в берег, нужно было выходить, но Кущин крепко взял ее за руку:
– Сначала СОБР, мы последние.
– Я не тороплюсь, – призналась Тина негромко.
Ее с самого момента посадки в аэропорту не покидало неприятное ощущение, предчувствие чего-то черного, неотвратимо надвигавшегося на них. Она гнала от себя эти мысли, но они постоянно возвращались, а сейчас снова начало колотиться сердце.
Когда все, кроме них, были уже на берегу, Тина, оглядев опустевший катер, поймала себя на том, что хочет остаться здесь, с капитаном и командой. Но надо было собрать себя в кучу, прекратить внутреннюю панику и идти.
Монастырь, оказывается, находился всего в километре от крошечной пристани, и пешком они дошли быстро, однако в монастыре их уже ждали. Прямо перед большими воротами стояли десятка два женщин в длинных темных платьях и повязанных вокруг головы платках. Молодые, средних лет, пожилые – и во главе полная, в каком-то полумонашеском наряде, в высоком головном уборе, напоминавшем клобук. Она держала левую руку поднятой вверх, изображая пальцами что-то вроде староверского двоеперстия.
– Так, тетки, а ну, разошлись! – гаркнул Нарышкин, выходя вперед. – Не доводите до греха, дайте пройти!
Полная женщина двинулась прямо на него, а остальные вдруг из-за спин достали палки с металлическими крючками на концах.
– Офигеть… – проморгался Кущин, машинально задвигая Тину за спину. – Это что за бабье воинство еще?
Командир СОБРа дал очередь вверх из автомата, но женщины не испугались, продолжали молча идти прямо на выстроившихся перед ними бойцов.
– Они же не будут стрелять по безоружным женщинам? – негромко спросил стоявший рядом с Тиной и Кущиным Сергей.
– Я бы не сказал, что они не вооружены, – заметил Добрыня. – И что-то не думаю, что ты бы хотел этим дрючком в глаз, например, получить – вырвет же…
– Но…
– Ой, захлопнись, моралист! – буркнул Добрыня. – Смотри лучше, дочери твоей нет среди этих недоамазонок?
Сергей пристально всматривался в казавшиеся одинаковыми лица женщин, перекошенные от злобы и негодования, но не мог узнать среди них Мирославу.
– Н-не знаю… кажется, нет… – вздохнул он с облегчением.
Командир СОБРа тем временем потерял терпение и снова дал короткую очередь, но уже под ноги шедшей на него монашки. Та остановилась, лицо стало испуганным – видимо, поняла, что шутить тут никто не будет, а палки с крюками вряд ли смогут напугать или остановить хорошо экипированных и вооруженных мужчин.