Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
жаль. Не разбирай постель, на диван лягу.
– Бери, пока не поздно, Томку. Ее любой инженер с руками оторвет. Опасновато,
разумеется. Роскошная внешность. Гулять, боюсь, будет. Отец того же боится. Падки вы на
красивых да на искушенных.
– При красоте она еще и умна.
– Хватила лиха - вот и умна. Была бы раньше умна, не попалась бы. Рассказывала,
муж-то ее детдомовцем прикинулся.
– Сень, ты объясни, как она могла чуть ли не до состояния рабыни
магометанство едва не склонилась?!
– Дочка. И поскольку ее женская суть попала в зависимость... Ты это позже поймешь.
Оно еще войдет в твое соображение.
– Спасибо тебе, Сень.
– Валик больно жесткий. Приподнимись-ка, подушку подложу. Отец в тебе души не
чает. О твоем будущем беспокоится. Томку ты не упускай. Сказка у вас с ней должна быть.
– Не надо, Ксения.
– «Наступают последние времена»... Ишь, сказанул. Душа заходится.
Вячеслав уткнулся в подушку. Она издавала луковый запах, оставленный ладонями
Ксении..
Где сейчас Тамара? Где-нибудь в овощехранилище, потому что на полях нечего делать
– грязь. Будь он с ней, он бы перебирал картошку за двоих, она бы, тепло закутанная, пела
ему.
Он услышал ее грудной, пронизанный нежностью голос. И увидел ее. Она переходила
горную речку. Он побежал к ней. На тягуне его сшибло и понесло вздувающейся водой.
Тамара швыряла в него галькой и хохотала табачным басом Леонида.
Не просыпаясь, Вячеслав понял, что уже скован забытьем, порадовался, что видел
Тамару. После он ходил среди костров. Они казались потухшими, и лишь еле заметно
высверливавшиеся в пепле ноздри указывали на то, что костры полны скрытого
устойчивого жара.
Овеянный сырым холодом, Вячеслав очнулся. На улице ревел огромный грузовик.
Узоры занавесок скользнули по стенам. В нахлынувшей тишине уловил хрипловатое
дыхание матери.
– Ты, мам?
– Вставай, кабы не опоздал на работу.
Она присела на край дивана, прислонилась холодной щекой к его затылку. Горячее
дуновение задело ухо Вячеслава.
– Папа где?
– По улицам слоняется. Беда мне с вами.
Не отворачиваясь от стены, он нашел своей рукой руки матери. В армии они
вспоминались мягкими, гладкими, невесомыми. И то, что теперь они были шершавы, со
вздутыми жилами и раздавшимися суставами, испугало его. Глубокая старость.
Приближение немощи. Тревога, как бы внезапно не умереть.
– Прости, мам.
– Чё ты - «прости»?
– Обещал спокойствие, а заставляю страдать.
– Виноватить не смею. Сам знаешь: мы с отцом убегом поженились. И моложе.
Терпления не хватает. Сами одно исделали,
призвисти.
Леонид незаметно прокрался в комнату, включил люстру, проказливо прыгал перед
зажмурившимися Устей и Вячеславом.
Он сцапал Вячеслава за ногу, потащил с дивана, беззаботно приговаривая:
– Мы пахали, ибо ночью будем резать трактора...
25
Перевозчиков еще не был отчимом Тамары, когда Вячеслав увидел его впервые.
Вячеслав выходил из квартиры, чтобы спуститься к Тамаре, которая пригласила его по
телефону мигом примчаться - ей принесли на полчаса ролик с записями поп-музыки, и тут
на лестничной площадке раздалось клацанье.
Из лифта под звяканье подковок появился незнакомый человек. По звуку подковок -
их следовало привинтить потуже - легко было предположить, что он из небрежных, но
внешность и одежда вовсе не подтверждали этого. Прическа с боковым пробором, как
отлитая, щеки и подбородок гладкущие, наверняка они были бы глянцевы до
стеклянности, если бы после бритья он не припудрился. Костюм и расстегнутый плащ
совсем новенькие, ну только что со швейной фабрики, настолько пропитались
нафталином, что дурманили своим запахом. Устя, оберегая камаевские вещи от моли,
подвешивала в шкаф мешочки с нафталином, и вещи задыхались. Плащ и костюм
коренастого человека с подковками были з а д о х н у в ш и м и с я . Позже Вячеслав узнал
о том, что одежда Перевозчикова долго находилась в камере хранения Дома молодых
специалистов, а сам он лечился в туберкулезной больнице, где Светлана
Николаевна, м а т у ш к а Тамары, работала врачом.
В кулаке, поднятом на уровень плеча, человек держал фиолетовый с черными
«коготками» георгин. Локтем другой руки он прижимал к боку огромную коробку, судя по
ее форме и шелковой, крест-накрест, ленточке, с дорогими конфетами. Человек спросил
доктора Светлану Николаевну. Его появление могло помешать Вячеславу побыть наедине
с Тамарой, потому он, не отвечая, - мимо, мимо.
Притвориться неслышащим Вячеславу ничего не стоило. Маленьким мальчиком часто
сидел дома один: мать толклась в очередях за продуктами, отец работал, сестры учились в
школе, и, когда кто-нибудь возвращался и звал его, Вячеслав притихал, словно спит или
умер.
Домашние, обнаружив Вячеслава, шумно радовались. От того, что заставил их
волноваться, а также от того, что они щекотали и обцеловывали его, Вячеслав испытывал
такое счастье, словно ему удалось полетать по комнате.