Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
не было.
– Вы не совсем правильно... Историк нам много всего объяснял. У него
девиз: в правде - движение. Татьяна Петровна, по-английскому. . У нее обо всем
спрашивай, и она откровенно ответит. Мы и сами с усами: между собой чего-
чего не обсуждаем.
– Рада.
– Тетя Кира, почему маленькими все умные?
– Достоинства проверяются в сгорании, если рассматривать человека, как
уголь. В сгорании обнаруживаются его прежние свойства
Грубое уподобление: дети - уголь, общество - печь, взрослые - коксовики. В
определенных условиях, по определенным нормам, схемам, разработкам
взрослые и общество «спекают» из детей граждан. Потом, способствуя
производству духовного и материального продукта, эти граждане выявляют свои
первичные и вторичные свойства. Пластичность. Калорийность. Нет, заменим
калорийность на пользу, пользотворную способность. Почность. Зольность...
«Здорово я ее завела!» - восторженно подумала Маша.
– Вы интересно... Но я не совсем про то. Я заметила: маленькие все умные.
Нормальные маленькие. Станут первашами - некоторые, смотришь, тупы.
Дальше, дальше. Смотришь, приглупленные выявились. В одних яслях со мной
были Миша Моховой и Нинка Нагайцева. И в детсадик вместе попали, и в
школу. Старухи говорят: «Что не боле, то дурней». Так и Миша с Нинкой. В этом
году меня как стукнуло в голову: «А Моховой-то дундук»; «А Нагайцева-то
глупындра». Вы не рассердитесь, тетя Кира. Но больше дураков, чем среди
взрослых, нигде нет. Мы иногда придумаем шкодный вопрос и задаем учителям.
Раз с Митькой Калгановым придумали. Физичка Екатерина Тимуровна пришла в
класс. Митька встает и спрашивает: «Екатерина Тимуровна, ни Михайло
Иванович Ломоносов, ни Майкл Фарадей не учили этому, однако я спрошу: все
рождаются равными, а откуда берутся валютчики и бюрократы?» А еще Митька
при встрече со своими родителями выдает коронную фразочку: «Взрослые?
Взрослые любят критику. И самокритику тоже».
– Вы не без яду!
– Какой там яд, тетя Кира? Мы покорные существа. Слегка поострим, на том
наши обличения и закончились.
Кира шла в тени, Маша - на солнцепеке. Их разделяли стволы тополей. Едва
мимо них проехал кургузый автопогрузчик, Кира перевела Машу через шоссе.
Вступив в прохладу турмы - угольной башни, Маша покачнулась: так резок
был переход из упругости зноя в невесомость тени.
Турма громоздилась под облаком, окутываемая дымом. От нижней части
турмы вправо и влево простирались батареи коксовых печей. Все сооружение:
угольная башня и коксовые
ничем не отличалось от того, которое Маша видела издали в Железнодольске.
Она знала от Хмыря, что вдоль одной стороны катаются
коксовыталкиватели, а вдоль другой - двересъемные машины.
Какой-то неуклюжий громадный красный агрегат стоял на рельсах. На его
высокий мостик выскочил человек в толстой суконной робе и войлочной шляпе,
задержался у круглых железных перил, взглянув на огненный квадрат, и нырнул
обратно в кабину.
Маша заинтересовалась этим огненным квадратом и чуть не ахнула, подойдя
к агрегату поближе: то был не квадрат, а полая, вертикальная кирпичная камера,
ее бока, раскаленные, гладкие, источали золотисто-розовое марево, и сквозь это
марево чернела неподалеку «глава» домны и виднелись барашки - распадался в
небе след реактивного самолета. Кира подошла к ней и объяснила, что
обыкновенный коксовыталкиватель выдавил из камеры коксовый пирог. Камеру
сейчас наглухо закроют стальными огнеупорными дверями и наполнят шихтой,
и за неполную смену из шихты получится кокс.
В стеклянной будочке Кира подошла к тучному мужчине. Она назвала
мужчину товарищ Трайно. Он наливал в стакан газировку. Пока вода
пузырилась из крана, Кира успела объяснить, кто Маша такая и к кому ее надо
отвести. А пока он, разжимая на резиновой пипетке зажим, капал в воду соляной
раствор, Кира ушла. Поднимаясь за Трайно по лестнице, Маша сановно
полузапрокинула голову, приспустила веки и тяжело ступала, свесив руки. Если
бы он оглянулся, то обозлился бы: так похоже она копировала его.
Он вывел ее на ветер и солнце. Это был верх коксовых печей - кирпичное
поле, на котором, пожалуй, можно играть в лапту, а может, и в футбол.
Они остановились возле вентилятора. Воздушные вихри, посылаемые
качающимся пропеллером, докручивались до спины рабочего. Рабочий стоял на
раздвижной лестнице, что-то скалывая железной лопаточкой в горловине трубы;
волосы на затылке поблескивали, как влажное стекло; сукно куртки мерцало
солью в ложбине спины.
Из угловой будочки, находившейся в конце поля, вышел приземистый
человек и весь засверкал в полдневном светопаде. И лишь только взмахнул
руками, над ним вспыхнули радуги.
– Кто это?
– Старший люковой Семерля.
– Мокрый.
– Окунулся.
– Как?
– Под холодный душ лазил. Ф-фу.