Любовь и ненависть
Шрифт:
домашними.
– Вот и Пелагея Антиповна в кои веки приехала к
нам погостить. Я хочу, чтоб это было прилично. А деньги что -
их все равно никогда не бывает.
– Без индейки, без икры и семги могли обойтись, -
поучала Антонина Афанасьевна. - И осетрина ни к чему,
заливной судак даже вкусней. - И, глядя на дочь
многозначительно, добавила с намеком, над которым
следовало бы хорошенько задуматься: - Андрюша недоволен
твоей
Ирина не хотела понимать материнских
предостережений. Она не находила в своих поступках ничего
предосудительного. И не только Антонина Афанасьевна
замечала странного "бесенка", поселившегося в дочери. Видел
это и Андрей, хотя в отличие от тещи наблюдал за женой
молча, изучающе, пытаясь найти ответ на простой и столь
беспокойный вопрос: что произошло с Ириной, где причина
таких неожиданных в ней перемен? Дома Ирина всякий раз
воодушевлялась при одном имени Шустова, о нем, о Василии
Алексеевиче, она готова была говорить до бесконечности.
Вначале Андрей не придавал этому значения и сам с
интересом поддерживал разговор жены о делах в клинике, а
потом темой номер один стал случай с хищением партбилета.
Все это казалось в порядке вещей и не вызывало у Ясенева
никаких подозрений. Ничего странного не находил он и в том,
что жена была постоянно возбуждена (мол, причина -
конфликты и баталии на работе), больше уделяла внимания
своим туалетам, покрасила волосы в темно-каштановый цвет,
утром, перед уходом на работу, долго возилась у зеркала. И
все же он не мог не почувствовать по отношению к себе какой-
то до сего небывалый холодок со стороны Ирины. Она не
принимала его ласк, ссылаясь на плохое самочувствие,
перестала интересоваться его работой, спать перешла к
Катюше.
В канун Первомая вечером Андрей принял ванну, лег в
постель и начал читать книгу стихов Василия Федорова. Ирина
всегда принимала ванну последней. Он ждал ее. Решившись
заговорить с женой на щекотливую тему, он не знал, с чего
начать, и в который раз останавливал себя сомнениями: "А
может, мне только кажется, горький плод воображения?"
Ирина, проходя к себе в комнату, где уже спали обе бабушки и
Катюша, на ходу, как-то до обидного торопливо бросила
Андрею: "Покойной ночи". И в словах ее и в жестах сквозил
озабоченный холодок.
– Погоди, Аринка, - остановил он ее и отложил книгу на
столик.
– Присядь.
– Да ведь завтра нам рано вставать, - как бы
оправдываясь,
шелковая пижама ладно облегала ее высокую литую грудь.
– Скажи, почему ты от меня все время убегаешь, будто
сторонишься? - начал Андрей, глядя ей в глаза и взяв ее
теплую руку.
– Что с тобой происходит?
– Со мной? Происходит?
– изобразив на лице удивление,
переспросила Ирина. В его вопросе она почувствовала что-то
недоброе, и глаза выдали то, что она хранила, как тайну.
– Ты только не лги себе, Иришка, - очень мягко и глухо
произнес Андрей, искоса поглядев на жену.
– Мне просто нездоровится, - с покорным видом ответила
Ирина, и вдумчивый кроткий взгляд ее детских глаз торопливо
устремился в дальний угол, где стоял телевизор.
Андрей знал, что говорит она неправду, но не находил
нужных слов для возражения и с озабоченным видом
смиренно слушал ее. Но она замолчала, точно все слова
иссякли, и тогда он с выражением крайнего беспокойства на
лице спросил:
– А что ты чувствуешь? Боли какие?
– Да так, просто устала я.
Андрей выше всего в жизни ценил откровенность и
прямоту, поэтому, уловив в поведении Ирины нотки пусть даже
невинной фальши, был удручен и расстроен и не смог скрыть
своего состояния. С грубоватой решительностью он отпустил
ее белую с голубыми жилками руку, улыбнулся
неопределенной улыбкой и задумался. Что-то новое
зашевелилось в его душе, неожиданное и неясное, похожее на
внутреннее смятение, когда не все додумано до конца. Ирину
смущал этот мятежный взгляд, и она, стараясь говорить
ласково, мягко, спросила:
– Ты чем расстроен? Почему такой печальный?
– Ты говоришь не то, - перебил Андрей и приложил
ладонь к ее лбу. Медленная улыбка, только что осветившая
лицо Ирины, погасла, круглые щеки порозовели, но глаза
смотрели открыто и смело. Она сказала:
– Я тебя не понимаю. Ты о чем, Андрюша?
– Да все о том же, о твоем состоянии.
Он смотрел на нее пытливо, этот нежный, но не слабый
человек, внешне грубоватый и некрасивый, толстые губы его
шевелились, будто продолжали бессловесный разговор. Она
обласкала его взглядом, выключила ночник у изголовья и
легла рядом под одеяло...
Утро было звонкое, песенное, лучистое. Ликовала весна,
одетая в кумач флагов, знамен и транспарантов, сиял
солнечный Первомай.