Любовь нам все прощает
Шрифт:
Исключительно так, как я вижу его! Надо, кровь из ноздрей, добиться своего. Мне нужна постоянная нянька для Свята. Блядь! А на какой срок? Да пока у старшего поколения не пройдет придуманный внучковый депрессняк! А там, глядишь, пристрою пацана в дом малютки. Я не долбаный «усатый нянь» для чужого подрастающего поколения.
Вижу, чика мнется, гнется и не знает, славненькая, что мне сказать:
— Евгения, я приставать не буду. Не переживайте, пожалуйста, я не снимаю девиц в доме своего отца.
Изумление выкатила? Что такого-то?
— У меня есть свободные два часа…
Надо же! Это охренеть какая масса времени! Я не я буду, если не уломаю ее на легкий хорошо оплачиваемый произвол. Нажму на кнопочки — спасибо маме — я ведь точно знаю на какие, и начну с нее ротанговую стружечку сдирать.
Кубиночка пожимает плечами, легко прикасается к волосам, осторожно трогает крохотную мочку уха и с улыбкой сквозь слезы говорит:
— Давайте поужинаем, Сергей. Я согласна.
А я-то как согласен! Бл, я так ох.ительно рад!
— Одну минуту, я заберу маленького засранца, и мы поедем, например, в «Контрабас». Согласны?
— Не была там никогда.
— Думаю, что Вам понравится, Женя.
Она в недоумении подергивает плечами, оглядывается по сторонам, похоже, ищет зеркало:
— Вон там, — кивком указываю.
— Спасибо.
Так-с! Я точно стал на лыжи, теперь дело за малЫм:
— Свят, старик, не подведи, — вытягиваю мальчишку из манежа, попутно прихватываю никак не отстающего от маленького зада зайца и стройным шагом почесываю на выход.
— Даже «до свидания» матери не скажешь?
Отец, опираясь о дверной проем, степенно разглядывает свои ногти:
— Ты злопамятный, Сергей. Это твой самый страшный порок! Злопамятный мужик — это, как вечно сплетничающая баба. Жесть!
— Пап, я думал, что мы обо всем уже поговорили и пришли к стабильному мнению, что я «недоразвитый в эмоциональном плане урод», «мужчина-кукушка», разбрасывающийся женщинами, подкидывающий в их маточные гнезда несостоявшийся приплод, что я…
— К тому же невоспитанный, зловредный, пакостливый человек…
— Отец!
— Только попробуй избавиться от пацана! Ты меня услышал, Серый? Хоть дернись в этом направлении! Только подумай об этом! Я ведь все узнаю…
— Слушай, ты хоть со стороны вникаешь, как по-дебильному это все звучит. Я держу у себя неизвестного мальчонку, пока…
— Пока я, как его несостоявшийся, увы, дед, разыскиваю юную, по всей видимости, горе-мать. И то, что по генному коду ты не родной ребенку, не должно делать тебя, как настоящего мужчину, отъявленным скотом. Мы избаловали тебя, Сережа. Жалели, потакали во всем и вот печальный итог…
— Сын — мудак, задрот, урод, убийца! Все?
— Нет…
Мельком замечаю какое-то шевеление — похоже, не только я невоспитанный шпион, у кубинки ушки на макушке — сечет и пишет опус о доблестном Царе-горохе, о конченом Сереге-СМС. Ну, хрен с этим! Против правды все равно ведь не попрешь! Не попрешь…
— Сережа?
Мама медленно выходит
— Уезжаешь?
— Извини, но у меня есть дела. К тому же…
— Мы обманули тебя?
— Ну что ты, мама!
Я сам себя подвел, когда в тот блядский день не вызвал соответствующий наряд — повелся на слезливых баб, на обещания про помощь, на «не переживай, сынок, все будет хорошо», на «молоко — ценнейший груз, браток», на…
— Святик, — мама приближается к ребенку, пристально заглядывает маленькому засранцу в глаза и бережно целует в щечку, — детка, прости меня.
Мать умеет вынимать мне душу — я кручусь, как жаренный попкорн на раскаленный сковородке, а она спокойно гладит его ручки, трогает дергающиеся ножки и, практически повиснув на мне, непрерывно шепчет:
— Сережка, он так на тебя похож. Как родной…
Глупости! Херня! Тест позавчера это стопроцентно подтвердил, она ведь своими глазами видела тот результат! Мать, похоже, тронулась умом!
— Хватит! — рычу и отхожу от нее. — Пап…
— Кроха, перестань. Пусть едет, в самом деле. Тонь, заканчивай, прошу тебя.
Из дома вылетаю Красной стрелой, ни разу не оглянувшись назад. Твою мать, душняк! Застываю перед машиной и рассматриваю свое отражение в боковых серебристых крыльях своего железного коня. С каждым днем труднее осознавать, что жизнь не сладкий яд, а я не долбаный безбашенный юнец, рубаха-парень…
— Сергей, Вы передумали?
О ней забыл! Вот идиот!
— Нет-нет, — быстро оборачиваюсь к Евгении лицом и натянуто кубинке улыбаюсь. — Задумался, не более. Садитесь на переднее, пожалуйста, там, сзади, есть временное автокресло для маленького барчука — брат услужил, от его старшей дочери досталось этому бродяге.
— Он на Вас похож.
— Он не мой сын, Евгения. Вы говорите сейчас неправду. Льстите?
Она смущается, переступает с ноги на ногу, а потом вдруг отходит назад:
— Я, пожалуй, откажусь от совместного ужина. Вы…
— Испугал?
— Нет. Просто… Скажите, что у Вас за дело прямо здесь, не будем дожидаться вечерних посиделок в ресторане. Вы же мне не банк предлагаете ограбить, в самом деле? По крайней мере, я надеюсь…
— Нет-нет, — ухмыляюсь, одной рукой поддерживая Свята за маленький зад, второй галантно открываю чике переднюю дверь. — Прошу Вас, прыгайте в салон, обсудим все детали в уютной обстановке.
— Извините, но я не сяду, пока Вы…
Надо говорить, пока не стало слишком поздно? Птичка готова расправить крылья и взлететь?
— Мне нужна женщина, которая могла бы присматривать за Святом, когда я отсутствую. Это где-то три-четыре дня в неделю, с девяти вечера до пяти часов утра, в самом крайнем, практически исключительном случае, а так вообще до двадцати трех ноль ноль. Иногда…
— Вы ошиблись адресом, Сергей. Всего доброго, благодарю за откровенность, — задает себе вектор правостороннего движения и начинает отходить туда.