Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Как скажете! — в сдающемся жесте поднимает руки.
— Да. Точно! — посмеиваясь и пританцовывая, подхожу к своей квартире.
Неторопливо прокручиваю ключ в лихом замке, распахиваю дверь в темное неизвестное помещение и, оглядываясь в последний раз назад, шепчу соседу:
— Спокойной ночи, полуночник.
— Ага-ага, уж кто бы говорил, — слышится в ответ. — Чумовой сосед! Иди спать, проходимец!
В квартире очень тихо, не слишком темно, но однозначно загадочно и все равно уютно. Вкусный молочный запах и приглушенный свет в зале — там сейчас импровизированная опочивальня Свята, а был когда-то
Это еще что такое? Эка невидаль! Итить…
Свят, раскинувшись, как на кресте, спокойно дрыхнет в своей кроватке, подсвеченной детским звездным ночником, а Женя, сидя на коленях перед слишком низким журнальным столиком, вытянув руки перед собой, щекой уткнувшись в записи с научными иероглифами, видит, похоже, эротико-порнографический сон. Смешно! Склоняюсь над ребенком — сопит и пузыри изо рта выпускает. Чистый, свежий и накормленный, в голубом костюмчике — храпит и ни о чем не подозревает маленький жених.
Так! А что у нас тут происходит — на чисто женской половине комнаты? Ух ты, ух ты! Она левша, что ли? Чудной наклон письма, женский круглый почерк, тонкий неординарный изгиб левой кисти, а также немного выпадающий карандаш, застрявший между указательным и средним пальцами на непривычной для рядового человека руки — все сходится, я, как обычно, по правоте оказался в авангарде на лихом коне! Экстравагантная чикуита! Сгибаюсь над ее лицом и тут же осторожно дую в женский носик. Упавшие ей на глаза волосы приподнимаются, веки внутрь стягиваются, а ресницы нехотя трепещут — хозяйка крепко спит и не отвлекается на мои поползновения:
— Привет, малыш! Как государственные научные дела?
У нее смуглая кожа — ну, тут все ясно и понятно, ведь она кубинка. Чернющие ресницы и аккуратные шелковые брови. Да уж! Великодушно разрешаю себе пару раз по каждой из бережно уложенных дуг пальцем провести. Я осторожно прикасаюсь к темной густой дорожке, расположенной на верхнем прикрывающем карий глаз веке, пропускаю жесткий слой между пальцами и удовлетворенно хмыкаю:
— Натур продукт, чика! Не наклейка, офигеть! Одобряю. А качество какое, — удовлетворенно щерюсь, — словно очень мягкий конский волос. С таких только помазочки делать…
— М-м-м! Не-е-ет! — Женя стонет, пытается рукой убрать с лица помеху, а я, как нашкодивший, в тот же миг отскакиваю в сторону, подальше от нее.
Назад-назад-назад! Тихонько прыскаю со смеха, тут же зажимаю свой черный рот, и даже нос, двумя руками и спешно из комнаты отступаю на свободные от этой парочки позиции. На кончиках пальцев, как незадачливый танцор, заскакиваю в длинный коридор и, прислонившись спиной к стене, ударяюсь несколько раз своим затылком о бетон. Тихо похотливо ржу и сам у себя дебильно спрашиваю:
— Ты что творишь, «Сережа»? Что себе позволяешь? А? А? Испортишь девочку, мать тебе отрежет… М-м-м! Отрежет то, на что отец укажет, а он проявит солидарность и предложит… Нос! Вот это я выдал! Класс!
Я разве что-то принял? С чего такое адское веселье? Стягиваю через голову футболку, играю бицепсами и вздрагиваю грудью:
— М-м-м, старик!
Прохожу на кухню и… Замираю! Она мне ужин, что ли, приготовила? Реально? Не пойму! А за какие прегрешения? Подкрадываюсь к барному столу, приподнимаю пластиковую крышку — горячие бутерброды с маленькой запиской «Разогреть», отменная красивая нарезка — мясо-сыр, оливки, орехи, груша с медом… Сомкнул глаза — мысленно до тридцати посчитал, затем открыл — нет-нет, на месте, все так и есть. Это, видимо, за отдельную плату? Ну, хорошо! Сверху косячок, конечно же, накину, но на будущее свое предпочитаемое меню сразу оговорю! А кофе тоже есть? Может стоит деву взять на постоянное услужение — просто поменяю категорию на «Знойный парень и маленькая чика-горничная». Там мы точно стянем продолжительные аплодисменты! Как говорит мой братец:
«Сука! Просто зашибись!».
Ни к чему не притрагиваясь, спиной сдаю назад, а в холле лихо разворачиваюсь и спешно ковыляю снова в зал. Женя, бедняжка, со стола смахнулась на пол и раскинула руки в стороны, полностью повторяя образ Свята. Куцая футболочка слегка задралась, демонстрируя мне плоский вздрагивающий живот. Пупочек аккуратный, вдавленный, идеально круглый… М-м-м-м! Попробовать бы язычком! Облизываюсь и уже склоняюсь над чикой, как над избранным жертвенным телом. Но… Нет! Нет! Это не я сейчас все говорю! Демон, дьявол, бес меня попутал! Бережно подхватываю чику под мышками и острыми коленями, стараясь не прижимать к себе, с раскинутыми в стороны руками, транспортирую… В спаленку, к себе! Да что за черт! Да-да! Где-то в дверном проеме я, вроде как, пристыженно замешкался! Но… Не в студию же ее нести! Не глядя на разложенное на кровати тело, практически с открытым, ни капли не скрываемым, пренебрежением, двумя пальцами одной руки, накидываю сверху на худощавое тельце пушистый летний плед:
— Ну, спи сладко, шоколадка! Только не храпи!
Девчонка тут же переворачивается на бочок, по-моему, молитвенно подкладывает руки под шелковую щечку, томно вздыхает и призывно отклячивает для моего и так неунывающего геройчика зад:
— Жень, ты издеваешься? — шепчу и настойчиво натягиваю на идеально кругленькую выпуклость тонкий пледик. — Что, блин, за день такой? Бабы, вы взбесились?
— М-м-м! — легонько хлопает ладонью по подушке.
Серьезно? Приглашаешь? Прям так сразу? Рядом лечь? Я-то лягу — не боюсь и проблем не вижу, только вот потом что? А?
Она еще раз мягко трогает подушку, а у меня, как у подключенного к машине с током, даже самый короткий волосок на висках уверенно стоит! Да что ж такое! Кобель, кобель, кобель… Беспринципный, жалкий сексуальный извращенец! Кручусь-верчусь вокруг своей оси, дергаюсь и без конца вздыхаю, тут же скашиваю взгляд на сонную девчонку — улыбается зараза и водит томно пальчиком. Нет, видимо, Женя ни хрена не догоняет. Так с возбужденными мужиками воспитанные девочки себя не ведут! Не ведут и подло так не поступают… Неправильно! Неверно! Оба пожалеем! Я-то все переживу, а она?