Любовь нам все прощает
Шрифт:
Сейчас-сейчас! Разбежался! Моих мозгов для ведомства с некоторых недавних пор больше нет. Я что? Да ничего, все по-старому, а вот у чикуиты, по-видимому, намечается сверхбурная очередная бессонная ночь. Женька дергается и нервничает, когда мать выставляет пакет необоснованных, по ее мнению, замечаний, и требует исправлений того, что красной ручкой практически по всей работе наведено. Она взбесилась, что ли? Хочет… Чего она этим добивается? Два месяца парафинит кубинку, а та исходит на дерьмо. Женщины! Имя вам… Не придумал, но кличка просится — она уже в дороге, на
«Евгения, это нужно переделать. — Я Вас поняла, Антонина Николаевна, я переделаю все, что Вы указали. Но, а то, что… Вы все, что ли, перечеркнули? Я поняла! Угу! Вы… — Евгения, это полнейшая ерунда! Несусветная чушь. Может быть, стоит остановиться и не терзать себя. А? — То есть?».
— Как отец? На пенсии не скучает?
«Как дела, Женя? — Все нормально, Антонина Николаевна. А здесь Вы написали? — Какие планы на вечер… Что Сергей? Все хорошо?».
Что-что?
— Внучки не дают скучать. Прошу прощения, но я тут немного занят.
— Да я уж вижу. Перестань, — оттягивает за рукав от двери подальше. — А у тебя как дела, Сергей Максимович? Как работа?
— Все нормально. Я больше ведь не ваш. Сорвал погоны, расстригся, предал внутренний Устав. Отчитываться дальше?
— Да я в курсе. Мать сильно лютовала. Отстаивала твои результаты, имя очищала. Сережа…
Хватит! Ни слова больше! Все в прошлом, все это я с болью перерос.
— Виктор Александрович, прошу прощения…
Замок щелкает, дверь открывается и материнский пыточный кабинет выпускает Женьку на свободу. Чикуита плачет? Глаза на мокром месте! Шмыгает носом и сочно сопли подбирает. Красная, как помидор, кубинская мучача выползает в открытый макрокосм. Лихо-лихо, мама!
— Жень… — суечусь взглядом по лицу, внезапно приседаю с глупым слогом «ку». — Ку… Ты… Ну ты чего? Же-е-еня! Куба, кому сказал, вольно и отставить мокроту!
Я с родительницей сейчас серьезно поговорю.
— Добрый день, Виктор Александрович! — здоровается со светилом уставной науки.
— Рейес, как Ваши дела?
Женька кривится и пожимает плечиками.
— Вить, ты не мог бы, а? — поворачиваюсь к третьему лишнему и всем видом возвещаю, что ему уже пора убраться на хрен.
— Сергей, будем рады, — отходит от нас, предварительно пожав мне руку. — Отцу привет! Возвращайся, брат!
Ага-ага! Спешу и падаю!
Женька хлопает ресницами, утирает воспаленный нос и выкручивает руки:
— Я так больше не могу. Она…
— Я зайду! — отодвигаю в сторону смугленькое тело.
— Нет-нет, — как Александр Матросов, грудью преграждает путь. — Нет-нет, Сергей. Пожалуйста.
— Сколько можно? Что ей не так?
Мать зверствует и не дает чикуите продохнуть, расслабиться и на меня в часы недолгого досуга с обожанием взглянуть.
— Она…
Чего адская Смирнова вообще от Жени хочет? А главное, за каким чертом над ней изгаляется? Меня воспитывает? Так я, наверное, все же маму огорчу!
— Жень, подожди меня, — оглядываюсь, — здесь или, если хочешь, то посиди в машине. Вот ключи! Я на пару минут.
— Сережа,
Да! Она права! Сегодня новая, но приятная повинность! День рождения у выросшего за два месяца Свята, у приблудыша первый маленький юбилей — календарный год. Мы стойко навещаем вынужденного «молочного брата» раз в неделю. Женька настояла, я поддержал. Правда, не вкурил, как так просто вышло! Чика — вуду-женщина! Не удивлюсь, если под подушкой найду исколотую тряпичную игрушку с надписью «Сергей»!
— Покажи, что она там написала.
— Сережа… — ноет.
— Чика, покажи! — рычу.
Она передает исписанные альбомные листы. Да уж, маменька ни в чем себе не отказала. Внимательно пролистываю черновик, превращенный в красный полигон.
— Жень, разберемся с этим. Было бы из-за чего расстраиваться. Проблем не вижу. Подними руку вверх, забудь и громко выдохни. Сегодня развеемся с ребятами, а завтра заново начнем.
— Сережа, я выдохлась и так больше не могу. Темп слишком быстрый, планка очень высока — я не тяну, твоя мама абсолютно права. Возможно, это не мое, а я тупая слабая овца, к тому же по ее педагогической теории полная бездарность. Отсутствует талант, смекалка, и она, Антонина Николаевна, — Женя заикается в словах, — постоянно спрашивает, как ты и как у нас дела. Я так не могу. Только сосредоточусь — «Женечка, хотите пирожок»? Или «Как Сережа, Женя?». Сегодня про наш вечер под конец спросила. Понимаешь?
Удивленно изгибаю бровь:
— Чего-чего?
Хотя про вечер понимаю. Смирняга тоже приглашен. Две невесты, как-никак, у братца. Устроим первые смотрины маленькому засранцу. Думаю, старший беспокоится о будущем благополучии любимых дочерей. Леха отюфячился — короче, тягучим киселем потек браток!
Обнимаю за теплую талию, притягиваю к своему бедру и направляю нас на выход из каторжного учебного заведения.
— А ты что с Проскуриным знаком? — как бы между прочим Женька задает вопрос.
Ну… Как сказать! Он мой куратор, потом, впоследствии, научный руководитель, затем мой лучший друг по службе, а теперь просто старый знакомый, который на неблаговидном занятии засек «Серьгу».
— Есть чуть-чуть.
— Откуда?
Пора вскрываться? Опускаю голову и разглядываю карие пытливые глаза.
— Жень, я тут учился.
— Тут? — она останавливается. — Здесь?
Двойной смысл вкладывает в вопрос?
— А что? На пожарного не похож? — задираю нос и демонстрирую чикуите гордый профиль. — А ты, наверное, считала, что я тупой балбес, хоть и не без талантов.
— Ты что! — с нескрываемым возмущением сжимает мой бок.
— Ай, чика! — дергаюсь, но от себя девчонку не отпускаю.
— Ты темная лошадка, Сергей. Очень! Очень черный, черный-пречерный! Вороной конь! — подмигивает.
— Сменим тему, Женя? — подойдя к машине, открываю пассажирскую дверь. — Что с подарком?
— Я позвонила и договорилась о встрече, — смотрит на наручные часы. — Заедем?
— А к Томочке?
К моей интеллигентной бабушке-старушке! У нас с ней тайны даже есть!