Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Здравствуйте, хм, доброе, хм-хм-хм… Антонина Николаевна, добрый день.
Тишина! Папина «малая», похоже, не настроена на теплую беседу. Мама хмурится и прорезает межбровное расстояние морщинистой «грозой».
— Евгения!
Будет порка? Я бы посмотрел, как мама приложит руку к булочкам чикуиты. До красноты, до визга, а я бы… Потом в, с любовью подготовленное, женское «тепло» вошел.
— Сергей!
Пороть, по-видимому, будут все-таки меня! Какая пошлая, несправедливая херня!
— Да,
— Ты не сказал…
— Ты не спросила, полезла с поцелуями и похлопываниями по заду сына, а я не привык предвосхищать своими сказками твои вслух невысказанные просьбы, пожелания, и просто добрые слова. Надеюсь, представлять не надо? Ма, это Женя, Женечка, Евгения Рейес. Вчера ей исполнилось тридцать лет. Так совпало! Здесь праздновали, два дня гуляли. И еще, примите оба к сведению, мы с ней решили встречаться. Она не против, я уточнял, — поворачиваю морду к чике, киваю ей, мол, как да как, — знакомы уже три месяца, с появлением в сучьей жизни Свята чика уверенно вошла в мой личный круг…
— Чика? Три месяца? Встречаться? — мать смешно выпучивает с не пойми каких херов бесцветные глаза. — Я… Не… М-м-м… Не пойму.
Она что сейчас, от высказанной неизвестности страдает? У матери мозги спеклись, зависли или тупо перегрелись, или она сейчас спекулирует своим родительским статусом. Топорная игра!
— Да, три месяца знакомы, но встречаемся неделю. Свята нет, а я, блядь, заскучал.
Отец рычит, а ма оглядывается по сторонам, словно галлюцинирует, затем цепляется глазами за своего Максима, страдальчески или актерски, с наигранностью, подносит руку ко рту и коровой мычит.
— М-м-м-м-м-м-м.
— Тонь, ты чего? Мать? — батя обнимает ее за плечи, а мне показывает убраться с Женькой на хрен.
Да нет, блядь, никаких проблем!
— Жень, пойдем.
— Антонина Николаевна, мне очень жаль. Я… Сережа… — опускает взгляд и всхлипывает, — пожалуйста, проводи меня домой.
— Нет! Я СКАЗАЛ! — одергиваю руку от нее и термоядерно сверкаю для отца. — Ты останешься, а если кому-то…
— Серый, сходите погуляйте, что ли? — батя подмигивает и разворачивает психическую «крошечку» к себе лицом, крепко обнимает и утыкает материнское дергающееся тело в свою грудь. — Она не выспалась, Евгения. Не волнуйтесь, все хорошо.
— Я могу завтрак приготовить, — Женька упирается и не идет.
— Чика, — шиплю, — идем на свежий воздух. Прошу тебя. Пусть отойдет. Ма?
— Да-да?
О! Жива моя «старушка»!
— Ты там как?
Чего-чего? По-моему, она уже смеется, по крайней мере, смешно дергает рубашку недоумевающего от ее прихода отца.
— Смешно! Господи! Сережа! — оттягивается от бати и разворачивается к нам. — Ты…
— Я слушаю! Чересчур внимательно. Ну! Ну! Ну-у-у-у?
Она молчит и криво улыбается. У родительницы ишемический
— Поможешь мне?
Сильна мать! Не сдается маленькая! Тоня! Кроха! Смирнова — адский колобок!
— С чем?
— Приготовить завтрак…
— Я могу Вам помочь, Антонина Николаевна, — Женька вклинивается тогда, когда не надо.
Я обхватываю ее за плечи, вокруг себя обвожу по часовой стрелке и глазами, блядь, приказываю ей заткнуться.
— Я помогу. Нет проблем! — шепчу.
— А мы, — отец идет к Евгении, — с Вами пройдемся. Думаю, что Серый не показывал Вам свои потаенные места. У них тут с Лехой есть шалаш. Они там…
Я там девственность, чикуита, потерял, когда в очередной раз приехал к дядьке на причитающиеся нам за не пойми какие блядские заслуги трудопироги. Батя, по-видимому, совсем не в курсе. Для него это детское жилье, а для меня… Я неумело шпилил девку в свои семнадцать лет на сосновой подстилке, а Леха в это время заканчивал свой институт и получал долгожданный «высший образовательный билет».
Отец силком вытягивает без конца оглядывающуюся на меня Евгению и подмигивает то ли мне, то ли своей психованной жене.
— Сережа…
— Что надо делать? Говори и не читай нотации. Мне четвертый десяток, а ты ведешь себя со мной, словно я добротно недоразвитый, хоть и с высоким уровнем IQ. Мать, заканчивай!
— Я…
— Не нравится она? С чего бы? Что в ней не устраивает? А вот по мне…
— Это ведь несерьезно. У тебя ведь так? Ты…
— Да знаю все. Батя лекцию знатно прочитал. Учись, сынок, нести ответственность, все брошенные сосунки по умолчанию твои. Так ты быстрее поймешь, что член надо презиком защищать.
— Смени тон, Сергей, ты разговариваешь не с батей, как ты изволил выразиться, а с матерью. Будь немного избирательнее в словах. Ей-богу! Что с тобой?
Что со мной? Ты лезешь туда, куда не надо, мама! Суешь свой мелкий нос в мои дела! Я…
— Она мне не должна нравиться. Мы работаем вместе и больше ничего, — мать открывает холодильник, вытягивает какие-то коробки, попутно вытирает увлажненные глаза. — Я не ожидала! Это чересчур внезапно. Ты… Господи! Я не знаю, что теперь дальше будет…
— То есть? Дальше? Это когда? Поконкретнее, мама. Или нет! Стоп! Хватит! «Дальше» — это после нашего развода, как членов несостоявшейся пары или семьи? Что за домострой и долбаные традиции? Мне жениться на ней сразу, а потом встречаться? Не вкурю!
— Сережа, ты ведь не способен…
Уперевшись руками в стол, набычившись и прожигая взглядом мать, очень медленно, негромко, но довольно четко ей рычу:
— Ты ни хрена обо мне не знаешь, мама, но гипотезы высказываешь. Ты плохой прогнозист, знаешь об этом? Логика! Задроченная наука! Скупые цифры, логарифмы! Степень…