Любовь нас выбирает
Шрифт:
— Надь, ты совесть-то имей? Сколько можно тут молиться? Мы с папой ужинать хотим, — мама со спины подходит. — Время шесть вечера, отец голодный, да и я не прочь червячка заморить, а ты тут все медитируешь. Кукла, ты хоть ела? Господи, Надежда! Это кто, наш Максим?
Да! Так получилось! Но, скорее всего, вышло специально — зверь обозначил свое присутствие на каждом моем фото, словно эксклюзивно позировал, гад.
— Да.
— Он весьма фотогеничен или моя доченька — талант, — мама, в отличие от меня, с фото не церемонится, берет первый
Созерцать? Этого еще только не хватало!
— Мамочка, перестань, пожалуйста, — пытаюсь забрать эту фотографию. — Пожалуйста, отдай.
— Надь, ты там отдохнула, я смотрю. Все очень живо, весело, задорно. Тебе там понравилось? — сознательно отводит свою руку — мне не добраться до цели, затем как будто отрывается на одно мгновение от снимка и, глядя мне в глаза, по-доброму спрашивает. — Ты, детка, ожила? Немного воодушевилась? Ты два дня совсем другая…
— Да. Немного, мам. Но этого так недостаточно. Теперь опять застой и меня после такой убийственной дозы определенно в скором времени начнет ломать.
— Не начинай, не раскисай, — разглядывает пеструю картину, разложенную на столе. — Это что, Смирнов? Алексей? Когда успели встретиться? Боже! Андрей! — отца ультразвуковым писком подзывает. — Андре-е-й, иди сюда! Какой красивый парень! Хорош наш «малыш Смирнов»! Однозначно, ловелас, расхититель женских сердец! Сколько юных и неосторожных вдребезги разобьет, ай-ай-ай! Андре-е-е-й!
Да! Смирнов красавец — этого у Лешки не отнять. А сейчас еще и возмужавший, слегка надменный и в отношениях заоблачно высокий. С ним трудно! Он — саркастическая язва желудка, достойный сын своего сильного отца.
— Покажи, — папа бодро подключается к разговору. — Холеная чертяка. Вернулся со своих выставочных мероприятий? Надеюсь, с наградами, а то там, у Смирновых, будет нешуточный скандал?
— Угу, — спокойно отвечаю, попутно собирая разбросанные живые кадры ребят. — У него есть очень достойные результаты, папа. Практически гран-при, да плюс еще новые заказы и контракты. Очень красивые вещи, тот самый штучный товар — ручная тонкая работа по металлу и, самое главное, эксклюзивное количество. У Лёшика — талант. Смирняга точно далеко пойдет…
— Он-то пойдет, а вот Смирный, видимо, сляжет опять со стрессом? Хотя, чего он взъелся на пацана? — отец крутит фотографии, берет степенно еще, и еще, и еще. — Очень интересные снимки, Надь. Только все черно-белые, детка, а в цвете есть?
— Нет, увы. Не люблю радужную палитру. И потом меня интересует освещение, а свет выходит на первый план только на черно-белой фотографии…
— Надя, Надя, кукла, не читай мне лекции, я наслаждаюсь конечным результатом и задаю простые вопросы, не требующие таких развернутых ответов. Расслабься, — поворачивает голову к маме, подмигивает ей и словно сообщает. — Зверь — модель! Вероятно, непризнанная, но однозначно он на каждой фотографии. Какова финансовая составляющая его позирования, ребенок?
— Общий бизнес,
Почин положен, Надя! Теперь главное — не отступать.
— С кем общий бизнес? Ничего не понял. Он что, теперь твоя модель? — слышу в голосе отца иронию и даже неприкрытый смех. — Прости, твою мать, парень докатился?
— Нет-нет. Максим предложил начать свое дело, — еще активнее собираю вещи и стыдливо опускаю глаза. — Он хочет купить именно этот ресторан, вроде бы нынешний владелец желает передать за денежные средства, естественно, свое детище любимому и талантливому ученику. То есть, ему!
Отец отодвигает высокий стул и, ворча, на него усаживается:
— Пусть ему, наконец-то, хоть в чем-то повезет. Пора очухиваться и начинать работать. Таким, как Макс, опасно погружаться в тотальное безделье. Его эти обязательные работы — смешное времяпровождение для здорового молодого мужика. Галь, будь добра, налей водички, если не затруднит.
— Он предложил… — осекаюсь, потому как не знаю, что следует дальше сказать.
— М? — берет стакан с водой, протянутый матерью. — Спасибо, птенец. Я слушаю, слушаю тебя, детка. Что предложил? Кому?
— Мне, пап. Максим предложил мне быть совладелицей, наравне с еще двумя пайщиками. У него финансовые проблемы и фактически непогашенная судимость, он не имеет своих средств, а из натурального товара остались только руки и его кулинарно-поварской талант. Он хочет нам себя продать, что называется, с потрохами, но за деньги, которые позволят выкупить у владельца это заведение. Пап, может я неправильно все поняла, но…
— И?
И? Он сейчас о чем спрашивает? Что я решила в этой связи? Или чего я добиваюсь своей пространной речью? Молчу и выставляю в авангард недоумевающий взгляд.
— Что ты решила? — уточняет.
— Я не знаю. Пап, я не понимаю, как я ему смогу помочь и в чем, вообще, могу быть в этой области полезной. Я только есть могу и облизывать столовые приборы, и я не самостоятельная единица, а там нас будет четверо — это если с Максом, конечно. Там Алеша Смирнов, Григорий Велихов — адвокат Морозова, сам Максим и я. Господи, не знаю, ничего не знаю! Это что-то из области недостижимого, как погружение в бездну или полет в черную дыру! Утону в пучине или в макаронину превращусь на очередном космическом горизонте событий…
— Тшш, тшш, сохраняем эмоциональное спокойствие, девочки мои. Давайте, наверное, поужинаем, а затем на основательно заполненный желудок послушаем ваш генеральный план «друзья», — окидывает взглядом кухню. — Птица-галка, что мне закинешь в пасть? И желательно сделать это, как можно быстрее, иначе рискуешь без своей филешечки остаться…
— Сегодня рисовый суп и макароны по-флотски, муж. Рабоче-крестьянский ужин, Прохоров. Не раскатывай губы на что-то экзотическое, — мать остужает пыл отца. — Вот дочь займется ресторанным бизнесом, там и отъешься на деликатесах, приготовленных персональным высококлассным поваром.